LibCat » Книги » Проза » Классическая проза » Виктор Гюго - Отверженные (часть 1) - английский и русский параллельные тексты

Виктор Гюго - Отверженные (часть 1) - английский и русский параллельные тексты

Здесь есть возможность читать онлайн «Виктор Гюго - Отверженные (часть 1) - английский и русский параллельные тексты» — ознакомительный отрывок электронной книги совершенно бесплатно, а после прочтения отрывка купить полную версию. В некоторых случаях можно слушать аудио, скачать через торрент в формате fb2 и присутствует краткое содержание. Жанр: Классическая проза, на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале библиотеки ЛибКат.

Читать книгу

Название:
Отверженные (часть 1) - английский и русский параллельные тексты
Автор:
Виктор Гюго
Жанр:
Классическая проза / на русском языке
Год:
неизвестен
ISBN:
нет данных
Рейтинг книги:
5 / 5. Голосов: 1
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:
Написать комментарий
Ваша оценка:
- 100
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5

Отверженные (часть 1) - английский и русский параллельные тексты: краткое содержание, описание и аннотация

Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Отверженные (часть 1) - английский и русский параллельные тексты»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.

Один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.

Отверженные (часть 1) - английский и русский параллельные тексты — читать онлайн ознакомительный отрывок

Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Отверженные (часть 1) - английский и русский параллельные тексты», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Поставьте закладку, и сможете в любой момент перейти на страницу, на которой закончили чтение.

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

Enjolras was a chief, Combeferre was a guide.	Анжольрас был вождем, Комбефер - вожаком.
One would have liked to fight under the one and to march behind the other.	С одним хорошо было бы вместе идти в бой, с другим - пуститься в странствие.
It is not that Combeferre was not capable of fighting, he did not refuse a hand-to-hand combat with the obstacle, and to attack it by main force and explosively; but it suited him better to bring the human race into accord with its destiny gradually, by means of education, the inculcation of axioms, the promulgation of positive laws; and, between two lights, his preference was rather for illumination than for conflagration.	Это вовсе не означает, что Комбефер был не способен к борьбе. Нет, он всегда готов был грудью встретить препятствия, дать сильный и страстный отпор. Но ему было больше по душе обучать истине, разъяснять позитивные законы, и так, постепенно, сделать человечество достойным его судьбы. Если бы он мог выбирать между двумя способами просвещения масс, он остановился бы скорее на лучах познания, нежели на огнях восстаний.
A conflagration can create an aurora, no doubt, but why not await the dawn?	Разумеется, и пламя пожара озаряет, но почему бы не дождаться восхода солнца?
A volcano illuminates, but daybreak furnishes a still better illumination.	Огнедышащий вулкан светит, но утренняя заря светит еще ярче.
Possibly, Combeferre preferred the whiteness of the beautiful to the blaze of the sublime.	Очень возможно, что Комбеферу белизна прекрасного была милее, чем пурпур великолепного.
A light troubled by smoke, progress purchased at the expense of violence, only half satisfied this tender and serious spirit.	Свет, застилаемый дымом, прогресс, купленный ценой насилия, не могли всецело удовлетворить эту нежную и глубокую душу.
The headlong precipitation of a people into the truth, a '93, terrified him; nevertheless, stagnation was still more repulsive to him, in it he detected putrefaction and death; on the whole, he preferred scum to miasma, and he preferred the torrent to the cesspool, and the falls of Niagara to the lake of Montfaucon.	Стремительный, крутой переход народа к правде, повторение 1793 года страшили его. Однако еще менее приемлем был для Комбефера застой: он чувствовал в нем гниение и смерть. По существу, он предпочитал пену бурлящей воды миазмам неподвижного болота, поток - клоаке, Ниагарский водопад - Монфоконскому озеру.
In short, he desired neither halt nor haste.	Словом, он не признавал ни топтания на месте, ни спешки.
While his tumultuous friends, captivated by the absolute, adored and invoked splendid revolutionary adventures, Combeferre was inclined to let progress, good progress, take its own course; he may have been cold, but he was pure; methodical, but irreproachable; phlegmatic, but imperturbable.	Меж тем как его мятежные и рыцарски влюбленные в абсолютное друзья преклонялись перед высокими революционными подвигами и призывали к ним, Комбефер стоял за прогресс, за истинный прогресс, пусть несколько холодноватый, но зато безупречный, пусть несколько педантичный, но зато незапятнанный, пусть несколько медлительный, но зато устойчивый.
Combeferre would have knelt and clasped his hands to enable the future to arrive in all its candor, and that nothing might disturb the immense and virtuous evolution of the races.	Комбефер готов был коленопреклоненно молить о том, чтобы будущее наступило во всей своей нетронутой чистоте и чтобы ничто не омрачало великого и благородного поступательного движения народов.
The good must be innocent, he repeated incessantly.	"Нужно, чтобы добро оставалось свободным от всякого зла", - неустанно повторял он.

And in fact, if the grandeur of the Revolution consists in keeping the dazzling ideal fixedly in view, and of soaring thither athwart the lightnings, with fire and blood in its talons, the beauty of progress lies in being spotless; and there exists between Washington, who represents the one, and Danton, who incarnates the other, that difference which separates the swan from the angel with the wings of an eagle.	Действительно, если величие революции состоит в том, чтобы, не отрывая глаз от ослепительно сияющего идеала, стремиться к нему сквозь громы и молнии, обжигая руки в огне, обагряя их в крови, то красота прогресса - в сохранении безукоризненной чистоты: и Вашингтон, олицетворяющий прогресс, и Дантон, воплощающий революцию, отличаются друг от друга, как ангелы с крылами лебедя от ангелов с крылами орла.
Jean Prouvaire was a still softer shade than Combeferre.	Жан Прувер отличался еще большей мягкостью, чем Комбефер.
His name was Jehan, owing to that petty momentary freak which mingled with the powerful and profound movement whence sprang the very essential study of the Middle Ages.	Повинуясь мимолетной фантазии, примешавшейся к серьезному и глубокому побуждению, породившему в нем весьма похвальный интерес к изучению средних веков, он переименовал себя из Жана в Жеана.
Jean Prouvaire was in love; he cultivated a pot of flowers, played on the flute, made verses, loved the people, pitied woman, wept over the child, confounded God and the future in the same confidence, and blamed the Revolution for having caused the fall of a royal head, that of Andr? Ch?nier.	Жан Прувер был вечно влюблен, посвящал свои досуги возне с цветами, игре на флейте, сочинению стихов; он любил народ, жалел женщин, оплакивал горькую участь детей, одинаково твердо верил и в светлое будущее и в бога и осуждал революцию только за одну павшую по ее вине царственную голову - за голову Андре Шенье.
His voice was ordinarily delicate, but suddenly grew manly.	У него был мягкий голос с неожиданными переходами в резкие тона.
He was learned even to erudition, and almost an Orientalist. Above all, he was good; and, a very simple thing to those who know how nearly goodness borders on grandeur, in the matter of poetry, he preferred the immense.	Он был начитан, как ученый, и мог почти сойти за ориенталиста, но прежде всего он был добр, и потому - это вполне понятно каждому, кто знает, насколько доброта и величие близки между собою, в поэзии отдавал предпочтение грандиозному.
He knew Italian, Latin, Greek, and Hebrew; and these served him only for the perusal of four poets: Dante, Juvenal, AEschylus, and Isaiah.	Он знал итальянский, латинский, греческий и еврейский, но пользовался ими лишь затем, чтобы читать четырех поэтов: Данте, Ювенала, Эсхила и Исаию.
In French, he preferred Corneille to Racine, and Agrippa d'Aubign? to Corneille.	Из французских авторов он ставил Корнеля выше Расина, Агриппу д'Обинье выше Корнеля.
He loved to saunter through fields of wild oats and corn-flowers, and busied himself with clouds nearly as much as with events.	Он любил бродить по полям, заросшим диким овсом и васильками; облака занимали его, пожалуй, не менее житейских дел.
His mind had two attitudes, one on the side towards man, the other on that towards God; he studied or he contemplated.	У него был как бы двусторонний ум, одной стороной обращенный к людям, другой - к богу, и он делил свое время между изучением и созерцанием.