Сьюзан Кулидж - Что Кейти делала - английский и русский параллельные тексты

In fact, if I hadn't been too big, I think I should have heard them creak as they went along. Я даже думаю, что, не будь я такой большой, смогла бы услышать, как они скрипят на ходу. They didn't say anything so long as I was there, but the moment my back was turned they began to quarrel again, and in the same old words-"Katy did." Они ничего не говорили, пока я смотрела на них, но стоило мне отвернуться, как они снова начали ссориться, произнося все те же слова: "Кейти делала". - "Katy didn't." "Кейти не делала". - "She did." "Она делала". - "She didn't." "Она не делала". - "Она делала". As I walked home I fell to thinking about another Katy,-a Katy I once knew, who planned to do a great many wonderful things, and in the end did none of them, but something quite different,-something she didn't like at all at first, but which, on the whole, was a great deal better than any of the doings she had dreamed about. По дороге домой я задумалась о другой Кейти - о Кейти, которую я когда-то знала и которая хотела сделать много замечательного, но потом делала не то, что собиралась, а нечто совершенно другое -нечто такое, что сначала ей совсем не нравилось, но в конечном счете оказывалось гораздо лучше всего того, о чем она мечтала.

And as I thought, this little story grew in my head, and I resolved to write it down for you.	И пока я шла и думала, в голове у меня сложилась небольшая история, и я решила записать ее для вас.
I have done it; and, in memory of my two little friends on the bulrush, I give it their name.	А в память о моих двух маленьких знакомых на камыше я дала этой истории их название.
Here it is-the story of What Katy Did.	Вот оно - история о том, ЧТО КЕЙТИ ДЕЛАЛА.
Katy's name was Katy Carr.	Полное имя Кейти было Кейти Карр.
She lived in the town of Burnet, which wasn't a very big town, but was growing as fast as it knew how.	Она жила в городке Бернет, не очень большом, но росшем быстро.
The house she lived in stood on the edge of the town.	Дом, принадлежавший ее семье, стоял на окраине городка.
It was a large square house, white, with green blinds, and had a porch in front, over which roses and clematis made a thick bower.	Это был большой массивный дом, белый, с зелеными ставнями и крыльцом, которое посаженные рядом с ним розы и ломоносы превратили в настоящую беседку.
Four tall locust trees shaded the gravel path which led to the front gate.	Четыре высоких куста акаций затеняли усыпанную гравием дорожку, что вела к воротам.
On one side of the house was an orchard; on the other side were wood piles and barns, and an ice-house.	С одной стороны от дома располагался сад; с другой - поленницы, амбары и ледник.
Behind was a kitchen garden sloping to the south; and behind that a pasture with a brook in it, and butternut trees, and four cows-two red ones, a yellow one with sharp horns tipped with tin, and a dear little white one named Daisy.	За домом находился огород, отлого спускавшийся к югу, за ним - пастбище, а на нем - ручей, несколько ореховых деревьев и четыре коровы -две рыжие, одна желтая, с острыми рогами в жестяных наконечниках, и еще одна -хорошенькая, маленькая, беленькая - по кличке Маргаритка.
There were six of the Carr children-four girls and two boys.	В семье Карров росло шесть детей - четыре девочки и два мальчика.
Katy, the oldest, was twelve years old; little Phil, the youngest, was four, and the rest fitted in between.	Кейти, самой старшей, было двенадцать; маленькому Филу, самому младшему, - четыре.
Dr. Carr, their Papa, was a dear, kind, busy man, who was away from home all day, and sometimes all night, too, taking care of sick people. The children hadn't any Mamma.	Доктор Карр, их папа, милый, добрый, очень занятой человек, отсутствовал дома целыми днями, а иногда и ночами, так как должен был посещать больных.
She had died when Phil was a baby, four years before my story began.	Мама умерла, когда Фил был еще младенцем, - за четыре года до начала моей истории.
Katy could remember her pretty well; to the rest she was but a sad, sweet name, spoken on Sunday, and at prayer-times, or when Papa was especially gentle and solemn.	Кейти помнила маму довольно хорошо; для остальных же это было лишь печальное и дорогое имя, произносимое по воскресеньям и во время молитвы или еще тогда, когда папа был особенно ласковым и серьезным.
In place of this Mamma, whom they recollected so dimly, there was Aunt Izzie, Papa's sister, who came to take care of them when Mamma went away on that long journey, from which, for so many months, the little ones kept hoping she might return.	Маму, которую дети помнили так смутно, им заменила тетя Иззи, папина сестра. Она приехала, чтобы заботиться о них, когда мама отправилась в то долгое путешествие, из которого, как в течение многих месяцев продолжали надеяться малыши, ей, возможно, еще предстояло вернуться.

Aunt Izzie was a small woman, sharp-faced and thin, rather old-looking, and very neat and particular about everything.	Тетя Иззи была маленького роста, худая, с резкими чертами лица, довольно старая на вид и очень аккуратная и требовательная во всем.
She meant to be kind to the children, but they puzzled her much, because they were not a bit like herself when she was a child.	Она стремилась быть доброй с детьми, но те все время ставили ее в тупик тем, что ни капельки не походили на ту маленькую девочку, какой сама она была в детстве.
Aunt Izzie had been a gentle, tidy little thing, who loved to sit as Curly Locks did, sewing long seams in the parlor, and to have her head patted by older people, and be told that she was a good girl; whereas Katy tore her dress every day, hated sewing, and didn't care a button about being called "good," while Clover and Elsie shied off like restless ponies when any one tried to pat their heads.	А была она кроткой, неизменно опрятной и любила сидеть в гостиной и шить длинные швы. Ей нравилось, когда старшие гладили ее по головке и говорили ей, что она хорошая девочка. Кейти же умудрялась рвать свое платье каждый день, шитья терпеть не могла и ничуть не стремилась к тому, чтобы ее назвали "хорошей", а Кловер и Элси шарахались в сторону, точно норовистые лошадки, как только кто-нибудь делал попытку погладить их по головке.
It was very perplexing to Aunt Izzie, and she found it hard to quite forgive the children for being so "unaccountable," and so little like the good boys and girls in Sunday-school memoirs, who were the young people she liked best, and understood most about.	Это весьма озадачивало тетю Иззи, и ей было нелегко полностью простить детям то, что они такие "странные" и так не похожи на хороших мальчиков и девочек, которых она помнила по воскресной школе своего детства и которые были для нее самыми приятными и понятными детьми.
Then Dr. Carr was another person who worried her.	Да и сам доктор Карр тоже огорчал тетю Иззи.
He wished to have the children hardy and bold, and encouraged climbing and rough plays, in spite of the bumps and ragged clothes which resulted.	Он хотел, чтобы дети росли смелыми и выносливыми, и поощрял их лазить по деревьям и предаваться буйным играм, несмотря на то что это приводило к шишкам и рваным платьям.
In fact, there was just one half-hour of the day when Aunt Izzie was really satisfied about her charges, and that was the half-hour before breakfast, when she had made a law that they were all to sit in their little chairs and learn the Bible verse for the day.	Лишь полчаса в течение всего дня тетя Иззи чувствовала, что вполне довольна своими подопечными. Это были полчаса перед завтраком, когда по заведенному ею порядку они все сидели на своих стульчиках и учили очередной стих из Библии.
At this time she looked at them with pleased eyes, they were all so spick and span, with such nicely-brushed jackets and such neatly-combed hair.	В это время она смотрела на них с улыбкой удовлетворения: они были такие безукоризненно опрятные, в таких чистеньких курточках и платьицах, с такими аккуратно причесанными волосами.
But the moment the bell rang her comfort was over.	Но как только раздавался звонок к завтраку, радости тети Иззи приходил конец.
From that time on, they were what she called "not fit to be seen."	С этой минуты на детей, по ее словам, было "страшно смотреть".
The neighbors pitied her very much.	Соседи очень ее жалели.
They used to count the sixty stiff white pantalette legs hung out to dry every Monday morning, and say to each other what a sight of washing those children made, and what a chore it must be for poor Miss Carr to keep them so nice.	Утром каждого понедельника они насчитывали по тридцать белых панталончиков, развешанных на просушку, и говорили друг другу, какая куча стирки с этих детей и как, должно быть, приходится трудиться бедной мисс Карр, чтобы дети всегда ходили чистыми и опрятными.

Читать дальше