LibCat » Книги » Проза » Русская классическая проза » Александр Куприн - Яма - русский и английский параллельные тексты

Александр Куприн - Яма - русский и английский параллельные тексты

Здесь есть возможность читать онлайн «Александр Куприн - Яма - русский и английский параллельные тексты» весь текст электронной книги совершенно бесплатно (целиком полную версию без сокращений). В некоторых случаях можно слушать аудио, скачать через торрент в формате fb2 и присутствует краткое содержание. Жанр: Русская классическая проза, на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале библиотеки ЛибКат.

Читать книгу

Название:
Яма - русский и английский параллельные тексты
Автор:
Александр Иванович Куприн
Жанр:
Русская классическая проза / на русском языке
Год:
неизвестен
ISBN:
нет данных
Рейтинг книги:
4 / 5. Голосов: 1
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:
Написать комментарий
Ваша оценка:
- 80
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5

Яма - русский и английский параллельные тексты: краткое содержание, описание и аннотация

Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Яма - русский и английский параллельные тексты»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.

Повесть «Яма» – последнее крупное произведение великого русского писателя А. И. Куприна. Секрет неизменного читательского интереса к этой повести не только в описании жизненных историй падших женщин, но и в необыкновенной трагической тональности этого описания, в глубокой тоске писателя по чистоте любовных отношений.

Яма - русский и английский параллельные тексты — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком

Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Яма - русский и английский параллельные тексты», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Поставьте закладку, и сможете в любой момент перейти на страницу, на которой закончили чтение.

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

Whom are you lodging with?"	Ты у кого ночуешь?
"Right here, in this corridor, at Soloviev's.	- Я здесь же, по этому коридору, у Соловьева.
But you, of course, like a mediaeval knight, will lay a two-edged sword between yourself and the beauteous Rosamond?	А ты, конечно, как средневековый рыцарь, доложишь обоюдоострый меч между собой и прекрасной Розамундой?
Yes?"	Да?
"Nonsense!	- Глупости.
I did want to pass the night at Soloviev's myself.	Я сам было хотел у Соловьева переночевать.
But now I'll go and wander about the streets a bit and turn in into somebody's; to Zaitzevich or Strump.	А теперь пойду поброжу по улицам и заверну к кому-нибудь: к Зайцевичу или к Штрумпу.
Farewell, prince!"	Прощай, князь1
"Wait, wait!" Nijeradze called him, when he had gone a few steps. "I have forgotten to tell you the main thing: Partzan has tripped up!"	- Постой, постой! - позвал его Нижерадзе, когда он отошел на несколько шагов. - Самое главное я тебе забыл сказать: Парцан провалился!
"So that's how?" wondered Lichonin, and at once yawned long, deeply and with enjoyment.	- Вот как? - удивился Лихонин и тотчас же длинно, глубоко и сладко зевнул.
"Yes.	- Да-
But there's nothing dreadful; only the possession of some illegal brochures and stuff.	Но ничего страшного нет: только одно хранение брошюрятины.
He won't have to sit for more than a year."	Отсидит не больше года.
"That's nothing; he's a husky lad, he can stand it."	- Ничего, он хлопец крепкий, не раскиснет.
"He's husky, all right" confirmed the prince.	- Крепкий, - подтвердил князь.
"Farewell!"	- Прощай!
"Au revoir, knight Grunwaldus!"	- До свиданья, рыцарь Грюнвальдус.
"Au revoir, you Carbidinian stallion."	- До свиданья, жеребец кабардинский.
Chapter 11	XI
Lichonin was left alone.	Лихонин остался один.
In the half-dark corridor it smelt of kerosene fumes from the guttering little tin lamp, and of the odour of stagnant bad tobacco.	В полутемном коридоре пахло керосиновым чадом догоравшей жестяной лампочки и запахом застоявшегося дурного табака.
The daylight dully penetrated only near the top, from two small glass frames, let in the roof at both ends of the corridor.	Дневной свет тускло проникал только сверху, из двух маленьких стеклянных рам, проделанных в крыше над коридором.
Lichonin found himself in that simultaneously weakened and elevated mood which is so familiar to every man who has happened to be thoroughly sleepless for a long time.	Лихонин находился в том одновременно расслабленном и приподнятом настроении, которое так знакомо каждому человеку, которому случалось надолго выбиться из сна.

It was as though he had gone out of the limitations of everyday human life, and this life had become to him distant and of indifference; but at the same time his thoughts and emotions obtained a certain peaceful clarity and apathetic distinctness, and there was a tedious and languishing allurement in this crystal Nirvanah.	Он как будто бы вышел из пределов обыденной человеческой жизни, и эта жизнь стала для него далекой и безразличной, но в то же время его мысли и чувства приобрели какую-то спокойную ясность и равнодушную четкость, и в этой хрустальной нирване была скучная и томительная прелесть.
He stood near his room, leaning against the wall, and seemed to see, feel, and hear how near him and below him were sleeping several score of people; sleeping with the last, fast morning sleep, with open mouths, with measured deep breathing, with a wilted pallor on their faces, glistening from sleep; and through his head flashed the thought, remote yet familiar since childhood, of how horrible sleeping people are- far more horrible than dead people.	Он стоял около своего номера, прислонившись к стене, и точно ощущал, видел и слышал, как около него и под ним спят несколько десятков людей, спят последним крепким утренним сном, с открытыми ртами, с мерным глубоким дыханием, с вялой бледностью на глянцевитых от сна лицах, и в голове его пронеслась давнишняя, знакомая еще с детства мысль о том, как страшны спящие люди, - гораздо страшнее, чем мертвецы.
Then he remembered about Liubka.	Потом он вспомнил о Любке.
His subterranean, submerged, mysterious "I" rapidly, rapidly whispered that he ought to drop into the room, and see if the girl were all right, as well as make certain dispositions about tea in the morning; but he made believe to himself that he was not at all even thinking of this, and walked out into the street.	Его подвальное, подпольное, таинственное "я" быстро-быстро шепнуло о том, что надо было бы зайти в комнату и поглядеть, удобно ли девушке, а также сделать некоторые распоряжения насчет утреннего чая, но он сам сделал перед собой вид, что вовсе и не думал об этом, и вышел на улицу.
He walked, looking closely at everything that met his eyes, with an idle and exact curiosity new to him; and every feature was drawn for him in relief to such a degree that it seemed to him as though he were feeling it with his fingers... There a peasant woman passed by.	Он шел, вглядываясь во все, что встречали его глаза, с новым для себя, ленивым и метким любопытством, и каждая черта рисовалась ему до такой степени рельефной, что ему казалось, будто он ощупывает ее пальцами... Вот прошла баба.
Over her shoulder is a yoke staff, while at each end of the yoke is a large pail of milk; her face is not young, with a net of fine wrinkles on the temples and with two deep furrows from the nostrils to the corners of the mouth; but her cheeks are rosy, and, probably, hard to the touch, while her hazel eyes radiate a sprightly peasant smile.	У нее через плечо коромысло, а на обоих концах коромысла по большому ведру с молоком; лицо у нее немолодое, с сетью морщинок на висках и с двумя глубокими бороздами от ноздрей к углам рта, но ее щеки румяны и, должно быть, тверды на ощупь, а карие глаза лучатся бойкой хохлацкой усмешкой.
From the movement of the heavy yoke and from the smooth walk her hips sway rhythmically now to the left, now to the right, and in their wave-like movements there is a coarse, sensual beauty.	От движения тяжелого коромысла и от плавной поступи ее бедра раскачиваются ритмично то влево, то вправо, и в их волнообразных движениях есть грубая, чувственная красота.
"A mischievous dame, and she's lived through a checkered life," reflected Lichonin.	"Бедовая бабенка, и прожила она пеструю жизнь", - подумал Лихонин.
And suddenly, unexpectedly to himself, he had a feeling for, and irresistibly desired, this woman, altogether unknown to him, homely and not young; in all probability dirty and vulgar, but still resembling, as it seemed to him, a large Antonovka[17] apple which had fallen to the ground-somewhat bored by a worm, and which had lain just a wee bit too long, but which has still preserved its bright colour and its fragrant, winey aroma.	И вдруг, неожиданно для самого себя, почувствовал и неудержимо захотел эту совсем незнакомую ему женщину, некрасивую и немолодую, вероятно, грязную и вульгарную, но все же похожую, как ему представилось, на крупное яблоко антоновку-падалку, немного подточенное червем, чуть-чуть полежалое, но еще сохранившее яркий цвет и душистый винный аромат.

Getting ahead of her, an empty, black, funereal catafalque whirled by; with two horses in harness, and two tied behind to the little rear columns.	Перегоняя его, пронесся пустой черный погребальный катафалк; две лошади в запряжке, а две привязаны сзади, к задним колонкам.
The torch-bearers and grave-diggers, already drunk since morning, with red, brutish faces, with rusty opera hats on their heads, were sitting in a disorderly heap on their uniform liveries, on the reticular horse-blankets, on the mourning lanterns; and with rusty, hoarse voices were roaring out some incoherent song.	Факельщики и гробовщики, уже с утра пьяные, с красными звероподобными лицами, с порыжелыми цилиндрами на головах, сидели беспорядочной грудой на своих форменных ливреях, на лошадиных сетчатых попонах, на траурных фонарях и ржавыми, сиплыми голосами орали какую-то нескладную песню.
"They must be hurrying to a funeral procession; or, perhaps, have even finished it already," reflected Lichonin; "merry fellows!"	"Должно быть, к выносу торопятся, а пожалуй, уже и закончили, - подумал Лихонин, веселые ребята!"
On the boulevard he came to a stop and sat down on a small wooden bench, painted green.	На бульваре он остановился и присел на низенькую деревянную, крашенную зеленым скамейку.
Two rows of mighty centenarian chestnuts went away into the distance, merging together somewhere afar into one straight green arrow.	Два ряда мощных столетних каштанов уходили вдаль, сливаясь где-то далеко в одну прямую зеленую стрелу.
The prickly large nuts were already hanging on the trees.	На деревьях уже висели колючие крупные орехи.
Lichonin suddenly recalled that at the very beginning of the spring he had been sitting on this very boulevard, and at this very same spot.	Лихонин вдруг вспомнил, что в самом начале весны он сидел именно на этом бульваре и именно на этом самом Месте.
Then it had been a calm, gentle evening of smoky purple, soundlessly falling into slumber, just like a smiling, tired maiden.	Тогда был тихий, нежный, пурпурно-дымчатый вечер, беззвучно засыпавший, точно улыбающаяся усталая девушка.
Then the stalwart chestnuts, with their foliage- broad at the bottom and narrow toward the top- had been strewn all over with clusters of blossoms, growing with bright, rosy, thin cones straight to the sky; just as though some one by mistake had taken and fastened upon all the chestnuts, as upon lustres, pink Christmas-tree candles.	Тогда могучие каштаны, с листвой широкой внизу и узкой кверху, сплошь были усеяны гроздьями цветов, растущих светлыми, розовыми, тонкими шишками прямо к небу, точно кто-то по ошибке взял и прикрепил на все каштаны, как на люстры, розовые елочные рождественские свечи.
And suddenly, with extraordinary poignancy- every man sooner or later passes through this zone of inner emotion- Lichonin felt, that here are the nuts ripening already, while then there had been little pink blossoming candles, and that there would be many more springs and many blossoms, but the one which had passed no one and nothing had the power to bring back.	И вдруг с необычайной остротой Лихонин почувствовал, - каждый человек неизбежно рано или поздно проходит через эту полосу внутреннего чувства, - что вот уже зреют орехи, а тогда были розовые цветущие свечечки, и что будет еще много весен и много цветов, но той, что прошла, никто и ничто не в силах ему возвратить.
Sadly gazing into the depths of the retreating dense alley, he suddenly noticed that sentimental tears were making his eyes smart.	Грустно глядя в глубь уходящей густой аллеи, он вдруг заметил, что сентиментальные слезы щиплют ему глаза.
He got up and went on farther, looking closely at everything that he met with an incessant, sharpened, and at the same time calm attention, just as though he were looking at the God-created world for the first time.	Он встал и пошел дальше, приглядываясь ко всему встречному с неустанным, обостренным и в то же время спокойным вниманием, точно он смотрел на созданный богом мир в первый раз.

A gang of stone masons went past him on the pavement, and all of them were reflected in his inner vision with an exaggerated vividness and brilliance of colour, just as though on the frosted glass of a camera obscura.	Мимо него прошла по мостовой артель каменщиков, и все они преувеличенно ярко и цветисто, точно на матовом стекле камер-обскуры, отразились в его внутреннем зрении.
The foreman, with a red beard, matted to one side, and with blue austere eyes; and a tremendous young fellow, whose left eye was swollen, and who had a spot of a dark-blue colour spreading from the forehead to the cheekbone and from the nose to the temple; and a young boy with a na?ve, country face, with a gaping mouth like a fledgling's, weak, moist; and an old man who, having come late, was running after the gang at a funny, goat-like trot; and their clothes, soiled with lime, their aprons and their chisels- all this flickered before him in an inanimate file- a colourful, motley, but dead cinematographic film.	И старший рабочий, с рыжей бородой, свалявшейся набок, и с голубыми строгими глазами; и огромный парень, у которого левый глаз затек и от лба до скулы и от носа до виска расплывалось пятно черно-сизого цвета; и мальчишка с наивным, деревенским лицом, с разинутым ртом, как у птенца, безвольным, мокрым; и старик, который, припоздавши, бежал за артелью смешной козлиной рысью; и их одежды, запачканные известкой, их фартуки и их зубила - все это мелькнуло перед ним неодушевленной вереницей - цветной, пестрой, но мертвой лентой кинематографа.
He had to cut across the New Kishenevsky Market.	Ему пришлось пересекать Ново-Кишиневский базар.
Suddenly the savoury, greasy odour of something roasted compelled him to distend his nostrils.	Вдруг вкусный жирный запах чего-то жареного заставил его раздуть ноздри.
Lichonin recalled that he had not eaten anything since noon yesterday, and at once felt hunger.	Лихонин вспомнил, что со вчерашнего полдня он еще ничего не ел, и сразу почувствовал голод.
He turned to the right, into the centre of the market.	Он свернул направо, в глубь базара.
In the days of his starvings- and he had had to experience them more than once- he would come here to the market, and for the pitiful coppers, gotten with difficulty, would buy himself bread and fried sausage.	В дни голодовок, - а ему приходилось испытывать их неоднократно, - он приходил сюда на базар и на жалкие, с трудом добытые гроши покупал себе хлеба и жареной колбасы.
This was in winter, oftenest of all.	Это бывало чаще всего зимою.
The huckstress, wrapped up in a multiplicity of clothes, usually sat upon a pot of coals for warmth; while before her, on the iron dripping-pan, hissed and crackled the thick, home-made sausage, cut into pieces a quarter of a yard in length, plentifully seasoned with garlic.	Торговка, укутанная во множество одежд, обыкновенно сидела для теплоты на горшке с угольями, а перед нею на железном противне шипела и трещала толстая домашняя колбаса, нарезанная кусками по четверть аршина длиною, обильно сдобренная чесноком.
A piece of sausage usually cost ten kopecks, the bread two kopecks.	Кусок колбасы обыкновенно стоил десять копеек, хлеб - две копейки.
There were very many folk at market to-day.	Сегодня на базаре было очень много народа.
Even at a distance, edging his way to the familiar, loved stall, Lichonin heard the sounds of music.	Еще издали, протискиваясь к знакомому любимому ларьку, Лихонин услыхал звуки музыки.
Having made his way through the crowd, which in a solid ring surrounded one of the stalls, he saw a na?ve and endearing sight, which may be seen only in the blessed south of Russia.	Пробившись сквозь толпу, окружавшую один из ларьков сплошным кольцом, он увидал наивное и милое зрелище, какое можно увидеть только на благословенном юге России.

Ten or fifteen huckstresses, during ordinary times gossips of evil tongue and addicted to unrestrainable swearing, inexhaustible in its verbal diversity, but now, evidently, flattering and tender cronies, had started celebrating even since last evening; had caroused the whole night through and now had carried their noisy merrymaking out to the market.	Десять или пятнадцать торговок, в обыкновенное время злоязычных сплетниц и неудержимых, неистощимых в словесном разнообразии ругательниц, а теперь льстивых и ласковых подруг, очевидно, разгулялись еще с прошлого вечера, прокутили целую ночь и теперь вынесли на базар свое шумное веселье.
The hired musicians- two fiddles, a first and a second, and a tambourine- were strumming a monotonous but a lively, bold, daring and cunning tune.	Наемные музыканты - две скрипки, первая и вторая, и бубен - наяривали однообразный, но живой, залихватский и лукавый мотив.
Some of the wives were clinking glasses and kissing each other, pouring vodka over one another; others poured it out into glasses and over the tables; others still, clapping their palms in time with the music, oh'd, squealed, and danced, squatting in one place.	Одни бабы чокались и целовались, поливая друг друга водкой, другие - разливали ее по рюмкам и по столам, следующие, прихлопывая в ладоши в такт музыке, ухали, взвизгивали и приседали на месте.
And in the middle of the ring, upon the cobbles of the pavement, a stout woman of about forty-five, but still handsome, with red, fleshy lips, with humid, intoxicated, seemingly unctuous eyes, merrily sparkling from under the high bows of black, regular, Little Russian eyebrows, was whirling around and stamping out a tattoo on one spot.	А посредине круга, на камнях мостовой, вертелась и дробно топталась на месте толстая женщина лет сорока пяти, но еще красивая, с красными мясистыми губами, с влажными, пьяными, точно обмасленными глазами, весело сиявшими под высокими дугами черных правильных малорусских бровей.
All the beauty and all the art of her dance consisted in that she would now bow her little head and look out provokingly from under her eyebrows, then suddenly toss it back and let her eyelashes down and spread her hands out at her sides; and also in that in measure with the dance her enormous breasts swayed and quivered under her red calico waist.	Вся прелесть и все искусство се танца заключались в том, что она то наклоняла вниз головку и выглядывала задорно исподлобья, то вдруг откидывала ее назад и опускала вниз ресницы и разводила руки в стороны, а также в том, как в размер пляске колыхались и вздрагивали у нее под красной ситцевой кофтой огромные груди.
During the dance she was singing, now shuffling her heels, now the toes, of her goat-skin shoes:	Во время пляски она пела, перебирая то каблуками, то носками козловых башмаков:
"The fiddle's playing on the street, You can hear its bass so sweet;	На вулицы скрыпка грае, □□Бас гуде, вымовляе.
My mother has me locked up neat, My waitin' dearie I can't meet."	Менэ маты не пускае, □□А мий милый дожидае.
That was the very country-wife whom Lichonin knew; the self-same who not only had had him for a client during hard times, but had even extended him credit.	Это-то и была знакомая Лихонину баба Грипа, та самая, у которой в крутые времена он не только бывал клиентом, но даже кредитовался.
She suddenly recognized Lichonin, darted to him, embraced him, squeezed him to her bosom and kissed him straight on his lips with her moist, warm, thick lips.	Она вдруг узнала Лихонина, бросилась к нему, обняла, притиснула к груди и поцеловала прямо в губы мокрыми горячими толстыми губами.
Then she spread her arms out wide, smote one palm against the other, intertwined her fingers, and sweetly, as only Podolian wives can do it, began to coo:	Потом она размахнула руки, ударила ладонь об ладонь, скрестила пальцы с пальцами и сладко, как умеют это только подольские бабы, заворковала:
"My little master, my little silver gold trove, my lovie!	- Панычу ж мий, золотко ж мое серебряное, любый мой!

You forgive a drunken wife like me, now.	Вы ж мене, бабу пьяную, простыте.
Well, what of it?	Ну, що ж?
I've gone op a spree!" She then darted at him in an attempt to kiss his hand. "But then, I know you ain't proud, like other gentry.	Загуляла! - Она кинулась было целовать ему руку. - Та я же знаю, що вы не гордый, як другие паны.
Well, give me your hand, dearie-dear; why, I want to kiss your little hand!	Ну, дайте, рыбонька моя, я ж вам ручку поцелую!
No, no, no!	Ни, ни, ни!
I athk, I athk you! ... "	Просю, просю вас!..
"Well, now, that's nonsense, Aunt Glycera!" Linchonin interrupted her, unexpectedly becoming animated. "Let's best kiss just so, now.	-Ну, вот глупости, тетя Грипа! - перебил ее, внезапно оживляясь, Лихонин. - Уж лучше так поцелуемся.
Your lips are just too sweet!"	Губы у тебя больно сладкие!
"Ah, my little sweetheart!	- Ах ты, сердынятынько мое!
My little bright sun, my little apple of paradise, you," Glycera waxed tender, "give me your lips, then!	Сонечко мое ясное, яблочко ж мое райское, -разнежилась Грипа, - дай же мне твои бузи!
Give me your little lips to buss, then! ... "	Дай же мне твои бузенятки!..
She pressed him warmly to her gigantean bosom and again slavered over him with her moist, warm, Hottentot lips.	Она жарко прижала его к своей исполинской груди и опять обслюнявила влажными горячими готтентотскими губами.
After that, she seized him by his sleeve, brought him out into the middle of the ring, and began to walk around him with a stately, mincing step, having bent her waist coquettishly and vociferating:	Потом схватила его за рукав, вывела на середину круга и заходила вокруг него плавно-семенящей походкой, кокетливо изогнув стан и голося:
"Oh, each to his taste, I want Paraska more, For I've a divel in my pants Her skirt holds somethin' for!"	Ой! хто до кого, а я до Параски, □ ПБо у мене черт ма штанив, □□А в ней запаски!
And then suddenly she passed on, sustained by the musicians, to a most rollicking, Little Russian, thumping gopak dance:	И потом вдруг перешла, поддержанная музыкантами, к развеселому малорусскому гопаку:
"Oh, Chook, that is too much, You have soiled your apron too much.	Ой, чук тай байдуже □□Задрипала фартук дуже.
Well, Prisko, don't you fret,	А ты, Прыско, не журысь.
Wipe it off, then, if you're wet!	Доки мокро, тай утрысь!
Tralala, tralala ...	Траляля, траляля...
Sleeps, Khima, and won't stir That a Kossack sleeps with her,	Спит Хима, тай не чуе, □□Що казак с ней ночуе.
You feel all, Khima- why deceive? Just to yourself you make believe.	Брешешь, Хима, ты все чуешь, □□Тылько так соби мандруешь.
Tai, Tai, TRALALAI... "'	Тай, тай, траляляй...

Lichonin, completely grown merry, suddenly began jumping like a goat about her, just like a satellite around a whirling planet- long-legged, long-armed, stooping and altogether incongruous.	Лихонин, окончательно развеселенный, неожиданно для самого себя, вдруг заскакаал козлом около нее, точно спутник вокруг несущейся планеты, длинноногий, длиннорукий, сутуловатый и совершенно нескладный.
His entrance was greeted by a general but pretty friendly neighing.	Его выход приветствовали общим, но довольно дружелюбным ржанием.
He was made to sit down at the table, was helped to vodka and sausage.	Его усадили за стол, потчевали водкой и колбасой.
He, for his part, sent a tramp he knew after beer, and, glass in hand, delivered three absurd speeches: one about the self-determination of Ukraine; another about the goodness of Little Russian sausage, in connection with the beauty and domesticity of the women of Little Russia; and the third, for some reason, about trade and industry in the south of Russia.	Он со своей стороны послал знакомого босяка за пивом и со стаканом в руке произнес три нелепых речи: одну - о самостийности Украины, другую - о достоинстве малорусской колбасы, в связи с красотою и семейственностью малорусских женщин, а третью - почему-то о торговле и промышленности на юге России.
Sitting alongside of Lukeriya, he was all the time trying to embrace her around the waist, and she did not oppose this.	Сидя рядом с Г рипой, он все пытался обнять ее за талию, и она не противилась этому.
But even his long arms could not encompass her amazing waist.	Но даже и его длинные руки не могли обхватить ее изумительного стана.
However, she clasped his hand powerfully under the table, until it hurt, with her enormous, soft hand, as hot as fire.	Однако она. крепко, до боли, тискала под столом его руку своей огромной, горячей, как огонь, мягкой рукою.
At this moment among the huckstresses, who up to now had been tenderly kissing, certain old, unsettled quarrels and grievances flickered up.	В это время между торговками, до сих пор нежно целовавшимися, вдруг промелькнули какие-то старые, неоплаченные ссоры и обиды.
Two of the wives, bending toward each other just like roosters ready to enter battle, their arms akimbo, were pouring upon each other the most choice, out-of-the-way oaths:	Две бабы, наклонившись друг к другу, точно петухи, готовые вступить в бой, подпершись руками в бока, поливали друг дружку самыми посадскими русательствами.
"Fool, stiff, daughter of a dog!" one was yelling. "Youse ain't fit to kiss me right here." And, turning her back around to her foe, she loudly slapped herself below the spine. "Right here!	- Дура, стэрва, собачя дочь! - кричала одна, - ты не достойна меня от сюда поцеловать. - И, обернувшись тылом к противнице, она громко шлепнула себя ниже спины. - От сюда!
Here!"	Ось!
While the other, infuriated, squealed in answer:	А другая в ответ визжала бешено:
"You lie, you slut, for I am fit, I am fit!"	- Брешешь, курва, бо достойна, достойна!
Lichonin utilized the minute.	Лихонин воспользовался минутой.
As though he had just recalled something, he hurriedly jumped up from the bench and called out:	Будто что-то вспомнив, он торопливо вскочил с лавки и крикнул:
"Wait for me, Aunty Luckeriya, I'll come in three minutes!" and dived through the living ring of spectators.	- Подождите меня, тетя Грипа, я через три минуты приду! - и нырнул сквозь живое кольцо зрителей.
"Master!	- Панычу!

Master!" his neighbour cried after him: "Come back the quickest you can, now!	Панычу!- кричала ему вслед его соседка,вы же скорейше назад идыте!
I've one little word to say to you."	Я вам одно словцо маю сказаты.
Having turned the corner, he for some time racked his head trying to recall what it was that he absolutely had to do, now, this very minute.	Зайдя за угол, он некоторое время мучительно старался вспомнить, что такое ему нужно было непременно сделать сейчас, вот сию минуту.
And again, in the very depths of his soul, he knew just what he had to do, but he procrastinated confessing this to his own self.	И опять в недрах души он знал о том, что именно надо сделать, но медлил сам себе в этом признаться.
It was already a clear, bright day, about nine or ten o'clock.	Был уже яркий, светлый день, часов около девяти-десяти.
Janitors were watering the streets with rubber hose.	Дворники поливали улицы из резиновых рукавов.
Flower girls were sitting on the squares and near the gates of the boulevards, with roses, stock-gillyflowers and narcissi.	Цветочницы сидели на площадях и у калиток бульваров, с розами, левкоями и нарциссами.
The radiant, gay, rich southern town was beginning to get animated.	Светлый, южный, веселый, богатый город оживлялся.
Over the pavement jolted an iron cage filled with dogs of every possible colour, breed, and age.	Продребезжала по мостовой железная клетка, наполненная собаками всевозможных мастей, пород и возрастов.
On the coach box were sitting two dog-catchers, or, as they deferentially style themselves, "the king's dog-catchers"- i. e., hunters of stray dogs--returning home with this morning's catch.	На козлах сидело двое гицелей, - или, как они сами себя называют почтительно, "крулевских гицелей", то есть ловцов бродячих собак, -возвращавшихся домой с сегодняшним утренним уловом.
"She must be awake by now," Lichonin's secret thought finally took form; "but if she isn't yet awake, then I'll quietly lie down on the divan and sleep a little."	"Она уже, должно быть, проснулась, - оформил, наконец, свою тайную мысль Лихонин, - а если не проснулась, то я тихонько прилягу на диван и посплю".
In the corridor the dying kerosene lamp emitted a dim light and smoked as before, and the watery, murky half-light penetrated into the narrow, long box.	В коридоре по-прежнему тускло светила и чадила умирающая керосиновая лампа, и водянисто-грязный колусаст едва проникал в узкий длинный ящик.
The door of the room had remained unlocked, after all.	Дверь номера так и осталась незапертой.
Lichonin opened it without a sound and entered.	Лихонин беззвучно отворил ее и вошел.
The faint, blue half-light poured in through the interstices between the blinds and the windows.	Слабый синий полусвет лился из прозоров между шторами и окном.
Lichonin stopped in the middle of the room and with an intensified avidity heard the quiet, sleeping breathing of Liubka.	Лихонин остановился посреди комнаты и с обостренной жадностью услышал тихое, сонное дыхание Любки.
His lips became so hot and dry that he had to lick them incessantly.	Г убы у него сделались такими жаркими и сухими, что ему приходилось не переставая их облизывать.
His knees began to tremble.	Колени задрожали.

"Ask if she needs anything," suddenly darted through his head.	"Спросить, не надо ли ей чего-нибудь", - вдруг пронеслось у него в голове.
Like a drunkard, breathing hard, with mouth open, staggering on his shaking legs, he walked up to the bed.	Как пьяный, тяжело дыша, с открытым ртом, шатаясь на трясущихся ногах, он подошел к кровати.
Liubka was sleeping on her back, with one bare arm stretched out along the body, and the other on her breast.	Люба спала на спине, протянув одну голую руку вдоль тела, а другую положив на грудь.
Lichonin bent nearer, to her very face.	Лихонин наклонился к ней ближе, к самому ее лицу.
She was breathing evenly and deeply.	Она дышала ровно и глубоко.
This breathing of her young, healthy body was, despite sleep, pure and almost aromatic.	Это дыхание молодого здорового тела было, несмотря на сон, чисто и почти ароматно.
He cautiously ran his fingers over her bare arm and stroked her breast a little below the clavicle.	Он осторожно провел пальцами по голой руке и погладил грудь немножко ниже ключиц.
"What am I doing?" his reason suddenly cried out within him in terror; but some one else answered for Lichonin:	"Что я делаю?!" - с ужасом крикнул вдруг в нем рассудок, но кто-то другой ответил за Лихонина:
"But I'm not doing anything.	"Я же ничего не делаю.
I only want to ask if she's sleeping comfortably, and whether she doesn't want some tea."	Я только хочу спросить, удобно ли ей было спать и не хочет ли она чаю".
But Liubka suddenly awoke, opened her eyes, blinked them for a moment and opened them again.	Но Любка вдруг проснулась, открыла глаза, зажмурила и с на минуту и опять открыла.
She gave a long, long stretch, and with a kindly, not yet fully reasoning smile, encircled Lichonin's neck with her warm, strong arm.	Потянулась длинно-длинно и с ласковой, еще не осмыслившейся улыбкой окружила жаркой крепкой рукой шею Лихонина.
"Sweetie!	- Ду ся!
Darling!" caressingly uttered the woman in a crooning voice, somewhat hoarse from sleep. "Why, I was waiting for you and waiting, and even became angry.	Милый, - ласково произнесла женщина воркующим, немного хриплым со сна голосом, - а я тебя ждала, ждала и даже рассердилась.
And after that I fell asleep and all night long saw you in my sleep.	А потом заснула и всю ночь тебя во сне видела.
Come to me, my baby, my lil' precious!" She drew him to her, breast against breast.	Иди ко мне, моя цыпочка, моя ляленька! - Она притянула его к себе, грудь к груди.
Lichonin almost did not resist; he was all atremble, as from a chill, and meaninglessly repeating in a galloping whisper with chattering teeth:	Лихонин почти не противился; он весь трясся, как от озноба, и бессмысленно повторял скачущим шепотом, ляская зубами:
"No, now, Liuba, don't... Really, don't do that, Liuba ... Ah, let's drop this, Liuba ... Don't torture me.	-Нет же, Люба, не надо... Право, не надо, Люба, так... Ах, оставим это, Люба... Не мучай меня.
I won't vouch for myself... Let me alone, now, Liuba, for God's sake! ... "	Я не ручаюсь за себя... Оставь же меня, Люба, ради бога!..

"My-y little silly!" she exclaimed in a laughing, joyous voice. "Come to me, my joy!"- and, overcoming the last, altogether insignificant opposition, she pressed his mouth to hers and kissed him hard and warmly- kissed him sincerely, perhaps for the first and last time in her life.	-Глупенький мо-ой! - воскликнула она смеющимся, веселым голосом. - Иди ко мне, моя радость! - и, преодолевая последнее, совсем незначительное сопротивление, она прижала его рот к своему и поцеловала крепко и горячо, поцеловала искренне, может быть, в первый и последний раз в своей жизни.
"Oh, you scoundrel!	"О, подлец!
What am I doing?" declaimed some honest, prudent, and false body in Lichonin.	Что я делаю?" - продекламировал в Лихонине кто-то честный, благоразумный и фальшивый.
"Well, now?	- Ну, что?
Are you eased up a bit?" asked Liubka kindly, kissing Lichonin's lips for the last time. "Oh, you, my little student! ... "	Полегшало? - спросила ласково Любка, целуя в последний раз губы Лихонина. - Ах ты, студентик мой!..
Chapter 12	XII
With pain at soul, with malice and repulsion toward himself and Liubka, and, it would seem, toward all the world, Lichonin without undressing flung himself upon the wooden, lopsided, sagging divan and even gnashed his teeth from the smarting shame.	С душевной болью, со злостью и с отвращением к себе, и к Любке и, кажется, ко всему миру, бросился Лихонин, не раздеваясь, на деревянный кособокий пролежанный диван и от жгучего стыда даже заскрежетал зубами.
Sleep would not come to him, while his thoughts revolved around this fool action- as he himself called the carrying off of Liubka,- in which an atrocious vaudeville had been so disgustingly intertwined with a deep drama.	Сон не шел к нему, а мысли все время вертелись около этого дурацкого, как он сам называл увоз Любки, поступка, в котором так противно переплелся скверный водевиль с глубокой драмой.
"It's all one," he stubbornly repeated to himself. "Once I have given my promise, I'll see the business through to the end.	"Все равно, - упрямо твердил он сам себе, - раз я обещался, я доведу дело до конца.
And, of course, that which has occurred just now will never, never be repeated!	И, конечно, то, что было сейчас, никогда-никогда не повторится!
My God, who hasn't fallen, giving in to a momentary laxity of the nerves?	Боже мой, кто же не падал, поддаваясь минутной расхлябанности нервов?
Some philosopher or other has expressed a deep, remarkable truth, when he affirmed that the value of the human soul may be known by the depth of its fall and the height of its flight.	Глубокую, замечательную истину высказал какой-то философ, который утверждал, что ценность человеческой души можно познавать по глубине ее падения и по высоте взлетов.
But still, the devil take the whole of this idiotical day and that equivocal reasoner- the reporter Platonov, and his own- Lichonin's- absurd outburst of chivalry!	Но все-таки черт бы побрал весь сегодняшний идиотский день, и этого двусмысленного резонера-репортера Платонова, и его собственный, Лихонина, нелепый рыцарский порыв!
Just as though, in reality, this had not taken place in real life, but in Chernishevski's novel, What's to be done?	Точно, в самом деле, все это было не из действительной жизни, а из романа "Что делать?" писателя Чернышевского.
And how, devil take it, with what eyes will I look upon her tomorrow?"	И как, черт побери, какими глазами погляжу я на нее завтра?"

His head was on fire; his eyelids were smarting, his lips dry.	У него горела голова, жгло веки глаз, сохли губы.
He was nervously smoking a cigarette and frequently got up from the divan to take the decanter of water off the table, and avidly, straight from its mouth, drink several big draughts.	Он нервно курил папиросу за папиросой и часто приподымался с дивана, чтобы взять со стола графин с водой и жадно, прямо из горлышка, выпить несколько больших глотков.
Then, by some accidental effort of the will, he succeeded in tearing his thoughts away from the past night, and at once a heavy sleep, without any visions and images, enveloped him as though in black cotton.	Потом каким-то случайным усилием воли ему удалось оторвать свои мысли от прошедшей ночи, и сразу тяжелый сон, без всяких видений и образов, точно обволок его черной ватой.
He awoke long past noon, at two or three o'clock; at first could not come to himself for a long while; smacked his lips and looked around the room with glazed, heavy eyes.	Он проснулся далеко за полдень, часа в два или в три, и сначала долго не мог прийти в себя, чавкал ртом и озирался по комнате мутными отяжелевшими глазами.
All that had happened during the night seemed to have flown out of his memory.	Все, что случилось ночью, точно вылетело из его памяти.
But when he saw Liubka, who was quietly and motionlessly sitting on the bed, with head lowered and hands crossed on her knees, he began to groan and grunt from vexation and confusion.	Но когда он увидел Любку, которая тихо и неподвижно сидела на кровати, опустив голову и сложив на коленях руки, он застонал и закряхтел от досады и смущения.
Now he recalled everything.	Теперь он вспомнил все.
And at that minute he experienced in his own person how heavy it is to see in the morning, with one's own eyes, the results of folly committed the night before.	И в эту минуту он сам на себе испытал, как тяжело бывает утром воочию увидеть результаты сделанной вчера ночью глупости.
"Are you awake, sweetie?" asked Liubka kindly.	- Проснулся, дусенька? - спросила ласково Любка.
She got up from the bed, walked up to the divan, sat down at Lichonin's feet, and cautiously patted his blanket-covered leg.	Она встала с кровати, подошла к дивану, села в ногах у Лихонина и осторожно погладила его ногу поверх одеяла.
"Why, I woke up long ago and was sitting all the while; I was afraid to wake you up.	- А-я давно уже проснулась и все сидела: боялась тебя разбудить.
You were sleeping so very soundly!"	Очень уж ты крепко спал.
She stretched toward him and kissed him on the cheek.	Она потянулась к нему и поцеловала его в щеку.
Lichonin made a wry face and gently pushed her away from him.	Лихонин поморщился и слегка отстранил ее от себя.
"Wait, Liubochka!	- Подожди, Любочка!
Wait; that's not necessary.	Подожди, этого не надо.
Do you understand- absolutely, never necessary.	Понимаешь, совсем, никогда не надо.
That which took place yesterday- well, that's an accident.	То, что вчера было, ну, это случайность.
My weakness, let's say.	Скажем, моя слабость.
Even more, a momentary baseness, perhaps.	Даже более: может быть, мгновенная подлость.
But, by God, believe me, I didn't at all want to make a mistress out of you.	Но, ей-богу, поверь мне, я вовсе не хотел сделать из тебя любовницу.

I want to see you my friend, my sister, my comrade ... Well, that's nothing, then; everything will adjust itself, grow customary.	Я хотел видеть тебя другом, сестрой, товарищем... Нет, нет ничего: все сладится, стерпится.
Only one mustn't fall in spirit.	Не надо только падать духом.
And in the meanwhile, my dear, go to the window and look out of it a bit; I just want to put myself in order."	А покамест, дорогая моя, подойди и посмотри немножко в окно: я только приведу себя в порядок.
Liubka slightly pouted her lips and walked off to the window, turning her back on Lichonin.	Любка слегка надула губы и отошла к окну, повернувшись спиной к Лихонину.
All these words about friendship, brotherhood and comradeship she could not understand with her brain of a hen and her simple peasant soul.	Всех этих слов о дружбе, братстве и товариществе она не могла осмыслить своим куриным мозгом и простой крестьянской душой.
That a student- after all, not just anybody, but an educated man, who could learn to be a doctor, or a lawyer, or a judge- had taken her for maintenance flattered her imagination far more ... And here, now, it turned out that he had just fulfilled his caprice, had gotten what he wanted, and was now trying to back out.	Ее воображению гораздо более льстило, что студент, - все-таки не кто-нибудь, а человек образованный, который может на доктора выучиться, или на адвоката, или на судью, - взял ее к себе на содержание... А вот теперь вышло так, что он только исполнил свой каприз, добился, чего ему нужно, и уже на попятный.
They are all like that, the men!	Все они таковы, мужчины!
Lichonin hastily got up, splashed a few handfuls of water in his face, and dried himself with an old napkin.	Лихонин поспешно поднялся, плеснул себе на лицо несколько пригоршней воды и вытерся старой салфеткой.
Then he raised the blinds and threw open both window shutters.	Потом он поднял шторы и распахнул обе ставни.
The golden sunlight, the azure sky, the rumble of the city, the foliage of the thick linden trees and the chestnuts, the bells of the horse trams, the dry smell of the hot, dusty street- all this at once burst into the tiny garret room.	Золотой солнечный свет, лазоревое небо, грохот города, зелень густых лип и каштанов, звонки конок, сухой запах горячей пыльной улицы - все это сразу вторгнулось в маленькую чердачную комнатку.
Lichonin walked up to Liubka and amicably patted her on the shoulder.	Лихонин подошел к Любке и дружелюбно потрепал ее по плечу.
"Never mind, my joy ... What's done can't be undone, but it's a lesson for the future.	-Ничего, радость моя... Сделанного не поправишь, а вперед наука.
You haven't yet asked tea for yourself, Liubochka?"	Вы еще не спрашивали себе чаю, Любочка?
"No, I was waiting for you all the while.	- Нет, я все вас дожидалась.
Besides, I didn't know who to ask.	Да и не знала, кому сказать.
And you're all right, too.	И вы тоже хороши.
Why, I heard you, after you went off with your friend, come back and stand a while near the door.	Я ведь слышала, как вы после того, как ушли с товарищем, вернулись назад и постояли у дверей.
But you never even said good-bye to me.	А со мной даже и не попрощались.
Is that right?"	Хорошо ли это?
"The first family quarrel," thought Lichonin, but thought it without malice, in jest.	"Первая семейная ссора", - подумал Лихонин, но подумал беззлобно, шутя.

The wash-up, the beauty of the gold and blue southern sky, and the na?ve, partly submissive, partly displeased face of Liubka, as well as the consciousness that after all he was a man, and that he and not she had to answer for the porridge he had cooked- all this together braced up his nerves and compelled him to take himself in hand.	Умывание, прелесть золотого и синего южного неба и наивное, отчасти покорное, отчасти недовольное лицо Любки и сознание того, что он все-таки мужчина и что ему, а не ей надо отвечать за кашу, которую он заварил, - все это вместе взбудоражило его нервы и заставило взять себя в руки.
He opened the door and roared into the darkness of the stinking corridor:	Он отворил дверь и рявкнул во тьму вонючего коридора:
"Al-lexa-andr?!	- Ал-лекса-андра!
A samova-ar!	Самова-ар!
Two lo-oaves, bu-utter, and sausage!	Две бу-улки, ма-асла и колбасы!
And a small bottle of vo-odka!"	И мерзавчик во-одки!
The patter of slippers was heard in the corridor, and an aged voice, even from afar, began to speak thickly:	В коридоре послышалось шлепанье туфель, и старческий голос еще издали зашамкал:
"What are you bawling for?	- Чего орешь?
What are you bawling for, eh?	Чего орешь-то?
Ho, ho, ho!	Го-го-го! Го-го-го!
Like a stallion in a stall.	Точно жеребец стоялый.
You ain't little, to look at you; you're grown up already, yet you carry on like a street boy!	Чай, не маленький: запсовел уж, а держишь себя, как мальчишка уличный!
Well, what do you want?"	Ну, чего тебе?
Into the room walked a little old woman, with red-lidded eyes, like little narrow cracks, and with a face amazingly like parchment, upon which a long, sharp nose stuck downward, morosely and ominously.	В комнату вошла маленькая старушка, с красновекими глазами, узкими, как щелочки, и с удивительно пергаментным лицом, на котором угрюмо и зловеще торчал вниз длинный острый нос.
This was Alexandra, the servant of old of the student bird-houses; the friend and creditor of all the students; a woman of sixty-five, argumentative, and a grumbler.	Это была Александра, давнишняя прислуга студенческих скворечников, друг и кредитор всех студентов, женщина лет шестидесяти пяти, резонерка и ворчунья.
Lichonin repeated his order to her and gave her a rouble note.	Лихонин повторил ей свое распоряжение и дал рублевую бумажку.
But the old woman would not go away; shuffled in one place, snorted, chewed with her lips and looked inimically at the girl sitting- with her back to the light.	Но старуха не уходила, толклась на месте, сопела, жевала губами и недружелюбно глядела на девушку, сидевшую спиной к свету.
"What's the matter with you now, Alexandra, that you seem ossified?" asked Lichonin, laughing. "Or are you lost in admiration?	- Ты что же, Александра, точно окостенела? -смеясь, спросил Лихонин.-Или залюбовалась?
Well, then, know: this is my cousin, my first cousin, that is- Liubov... "[18] he was confused for only a second, but immediately fired away: "Liubov Vasilievna, but for me—simply Liubochka.	Ну, так знай: это моя кузина, то есть двоюродная сестра, Любовь... - он замялся всего лишь на секунду, но тотчас же выпалил, - Любовь Васильевна, а для меня просто Любочка.

I've known her when she was only that high," he showed a quarter of a yard off the table. "And I pulled her ears and slapped her for her caprices over the place where the legs grow from.	Я вот такой еще ее знал, - показал он на четверть аршина от стола.И за уши драл и шлепал за капризы по тому месту, откуда ноги растут.
And then ... I caught all sorts of bugs for her ... But, however ... However, you go on, go on, you Egyptian mummy, you fragment of former ages!	И там... жуков для нее разных ловил... Ну, однако... однако ты иди, иди, египетская мумия, обломок прежних веков!
Let one leg be here and the other there!"	Чтобы одна нога там, другая здесь!
But the old woman lingered.	Но старуха медлила.
Stamping all around herself, she barely, barely turned to the door and kept a keen, spiteful, sidelong glance on Liubka.	Топчась вокруг себя, она еле-еле поворачивалась к дверям и не спускала острого, ехидного, бокового взгляда с Любки.
And at the same time she muttered with her sunken mouth:	И в то же время она бормотала запавшим ртом:
"First cousin!	- Двоюродная!
We know these first cousins!	Знаем мы этих двоюродных!
There's lots of them walking around Kashtanovaya Street.	Много их по Каштановой улице ходит.
There, these he-dogs can never get enough!"	Ишь кобели несытые!
"Well, you old barque!	- Ну, ты, старая барка!
Lively and don't growl!" Lichonin shouted after her. "Or else, like your friend, the student Triassov, I'll take and lock you up in the dressing room for twenty-four hours!"	Живо и не ворчать! - прикрикнул на нее Лихонин. - А то я тебя, как твой друг, студент Трясов, возьму и запру в уборную на двадцать четыре часа!
Alexandra went away, and for a long time her aged, flapping steps and indistinct muttering could be heard in the corridor.	Александра ушла, и долго еще слышались в Коридоре ее старческие шлепающие шаги и невнятное бормотанье.
She was inclined, in her austere, grumbling kindliness, to forgive a great deal to the studying youths, whom she had served for nigh unto forty years.	Она склонна была в своей суровой ворчливой доброте многое прощать студенческой молодежи, которую она обслуживала уже около сорока лет.
She forgave drunkenness, card playing, scandals, loud singing, debts; but, alas! she was a virgin, and there was only one thing her continent soul could not abide- libertinage.	Прощала пьянство, картежную игру, скандалы, громкое пение, долги, но, увы, она была девственницей, и ее целомудренная душа не переносила только одного: разврата.
Chapter 13	XIII
"And that's splendid... And fine and charming," Lichonin was saying, bustling about the lame table and without need shifting the tea things from one place to another. "For a long time, like an old crocodile, I haven't drunk tea as it should be drunk, in a Christian manner, in a domestic setting.	-Вот и чудесно... И хорошо, и мило,-говорил Лихонин, суетясь около хромоногого стола и без нужды переставляя чайную посуду. - Давно я, старый крокодил, не пил чайку как следует, по-христиански, в семейной обстановке.
Sit down, Liuba, sit down, my dear, right here on the divan, and keep house.	Садитесь, Люба, садитесь, милая, вот сюда, на диван, и хозяйничайте.

Vodka, in all probability, you don't drink of a morning, but I, with your permission, will drink some ... This braces up the nerves right off.	Водки вы, верно, по утрам не пьете, а я, с вашего позволения, выпью... Это сразу подымает нервы.
Make mine a little stronger, please, with a piece of lemon.	Мне, пожалуйста, покрепче, с кусочком лимона.
Ah, what can taste better than a glass of hot tea, poured out by charming feminine hands?"	Ах, что может быть вкуснее стакана горячего чая, налитого милыми женскими руками?
Liubka listened to his chatter, a trifle too noisy to seem fully natural; and her smile, in the beginning mistrusting, wary, was softening and brightening.	Любка слушала его болтовню, немного слишком шумную, чтобы казаться вполне естественной, и ее сначала недоверчивая, сторожкая улыбка смягчалась и светлела.
But she did not get on with the tea especially well.	Но с чаем у нее не особенно ладилось.
At home, in the backwoods village, where this beverage was still held a rarity, the dainty luxury of well-to-do families, to be brewed only for honored guests and on great holidays- there over the pouring of the tea officiated the eldest man of the family.	Дома, в глухой деревне, где этот напиток считался еще почти редкостью, лакомой роскошью зажиточных семейств, и заваривался лишь при почетных гостях и по большим праздникам, - там над разливанием чая священнодействовал старший мужчина семьи.
Later, when Liubka served with "all found" in the little provincial capital city, in the beginning at a priest's, and later with an insurance agent (who had been the first to put her on the road of prostitution)-she was usually left some strained, tepid tea, which had already been drunk off, with a bit of gnawn sugar, by the mistress herself- the thin, jaundiced, malicious wife of the priest; or the wife of the agent, a fat, old, wrinkled, malignant, greasy, jealous and stingy common woman.	Позднее, когда Любка служила "за все" в маленьком уездном городишке, сначала у попа, а потом у страхового агента, который первый и толкнул ее на путь проституции, то ей обыкновенно оставляла жидкий, спитой, чуть тепловатый чай с обгрызком сахара сама хозяйка, тощая, желчная, ехидная попадья, или агентиха, толстая, старая, обрюзглая, злая, засаленная, ревнивая и скупая бабища.
Therefore, the simple business of preparing the tea was now as difficult for her as it is difficult for all of us in childhood to distinguish the left hand from the right, or to tie a rope in a small noose.	Поэтому теперь простое дело приготовления чая было ей так же трудно, как для всех нас в детстве уменье отличать левую руку от правой или завязывать веревку петелькой.
The bustling Lichonin only hindered her and threw her into confusion.	Суетливый Лихонин только мешал ей и конфузил ее.
"My dear, the art of brewing tea is a great art.	- Дорогая моя, искусство заваривать чай - великое искусство.
It ought to be studied at Moscow.	Ему надо учиться в Москве.
At first a dry teapot is slightly warmed up.	Сначала слегка прогревается сухой чайник.
Then the tea is put into it and is quickly scalded with boiling water.	Потом в него всыпается чай и быстро ошпаривается кипятком.
The first liquid must at once be poured off into the slop-bowl- the tea thus becomes purer and more aromatic; and by the way, it's also known that Chinamen are pagans and prepare their herb very filthily.	Первую жидкость надо сейчас же слить в полоскательную чашку, - от этого чай становится чище и ароматнее, да и, кстати, известно, что китайцы - язычники и приготовляют свою траву очень грязно.

After that the tea-pot must be filled anew, up to a quarter of its volume; left on the tray, covered over with a towel and kept so for three and a half minutes.	Затем надо вновь налить чайник до четверти его объема, оставить на подносе, прикрыть сверху полотенцем и так продержать три с половиной минуты.
Afterwards pour in more boiling water almost up to the top, cover it again, let it stay just a bit, and you have ready, my dear, a divine beverage; fragrant, refreshing, and strengthening."	После долить почти доверху кипятком, опять прикрыть, дать чуточку настояться-и у вас, моя дорогая, готов божественный напиток, благовонный, освежающий и укрепляющий.
The homely, but pleasant-looking face of Liubka, all spotted from freckles, like a cuckoo's egg, lengthened and paled a little.	Некрасивое, но миловидное лицо Любки, все пестрое от веснушек, как кукушечье яйцо, немного вытянулось и побледнело.
"Well, for God's sake, don't you be angry at me ... You're called Vassil Vassilich, isn't that so?	-Вы уж, ради бога, на меня не сердитесь... Ведь вас Василь Василич?..
Don't get angry, darling Vassil Vassilich.	Не сердитесь, миленький Василь Василич...
Really, now, I'll learn fast, I'm quick.	Я, право же, скоро выучусь, я ловкая.
And why do you say you and you[19] to me all the time?	И что же это вы мне всё - вы да вы?
It seems that we aren't strangers now?"	Кажется, не чужие теперь?
She looked at him kindly.	Она посмотрела на него ласково.
And truly, she had this morning, for the first time in all her brief but distorted life, given her body to a man- even though without enjoyment but more out of gratitude and pity, yet voluntarily- not for money, not under compulsion, not under threat of dismissal and scandal.	И правда, она сегодня утром в первый раз за всю свою небольшую, но исковерканную жизнь отдала мужчине свое тело - хотя и не с наслаждением, а больше из признательности и жалости, но добровольно, не за деньги, не по принуждению, не под угрозой расчета или скандала.
And her feminine heart, always unwithering, always drawn to love, like a sunflower to the sun, was at this moment pure and inclined to tenderness.	И ее женское сердце, всегда неувядаемое, всегда тянущееся к любви, как подсолнечник к свету, было сейчас чисто и разнежено.
But Lichonin suddenly felt a prickling, shameful awkwardness and something inimical toward this woman, yesterday unknown to him, now- his chance mistress.	Но Лихонин вдруг почувствовал колючую стыдливую неловкость и что-то враждебное против этой, вчера ему незнакомой женщины, теперь - его случайной любовницы.
"The charms of the family hearth have begun," he thought involuntarily; still, he got up from his chair, walked up to Liubka, and having taken her by the hand, drew her to him and patted her on the head.	"Начались прелести семейного очага", - подумал он невольно, однако поднялся со стула, подошел к Любке и, взяв ее за руку, притянул к себе и погладил по голове.
"My dear, my darling sister," he said touchingly and falsely; "that which has happened to-day must never more be repeated.	- Дорогая моя, милая сестра моя, - сказал он трогательно и фальшиво, - то, что случилось сегодня, не должно никогда больше повторяться.
In everything only I alone am guilty, and, if you desire, I am ready to beg forgiveness of you on my knees.	Во всем виноват только один я, и, если хочешь, я готов на коленях просить у тебя прощения.
Understand- oh, understand, that all this came about against my will, somehow elementally, suddenly, unexpectedly.	Пойми же, пойми, что все это вышло помимо моей воли, как-то стихийно, вдруг, внезапно.
And I myself didn't think that it would be like that!	Я и сам не ожидал, что это будет так!

You understand, for a very long time ... I have not known woman intimately ... A repulsive, unbridled beast awoke within me ... and ... But, Lord, is my fault so great, then?	Понимаешь, я очень давно... не знал близко женщины... Во мне проснулся зверь, отвратительный, разнузданный зверь... и... я не устоял. Но, господи, разве так уже велика моя вина?
Holy people, anchorites, recluses, ascetics, stylites, hermits in deserts, are no match for me in fortitude of spirit- yet even they fell in the struggle with the temptation of the diabolical flesh.	Святые люди, отшельники, затворники, схимники, столпники, пустынники, мученики - не чета мне по крепости духа, - и они падали в борьбе с искушением дьявольской плоти.
But then, I swear by whatever you wish, that this won't be repeated any more ... Isn't that so?"	Но зато чем хочешь клянусь, что это больше не повторится... Ведь так?
Liubka was stubbornly trying to pull his hand away from hers.	Любка упрямо вырывала его руку из своей.
Her lips had become a little stuck out and the lowered lids began to wink frequently.	Губы ее немного отторбучились, и опущенные веки часто заморгали.
"Ye-es," she drawled, like a child that stubbornly refuses to "make up." "Well, I can see that I don't please you.	- Да-а, - протянула она, как ребенок, который упрямится мириться, - я же вижу, что я вам не нравлюсь.
Well, then, you'd best tell me so straight and give me a little for a cab, and some more, now; as much as you want... The money for the night is paid anyway, and I only have to ride up to... there."	Так что ж, - вы мне лучше прямо скажите и дайте немного на извозчика, и еще там, сколько захотите... Деньги за ночь все равно заплачены, и мне только доехать... туда.
Lichonin seized his hair, flung himself about the room and began to declaim:	Лихонин схватился за волосы, заметался по комнате и задекламировал:
"Ah, not that, not that, not that!	- Ах, не то, не то, не то!
Just understand me, Liuba!	Пойми же меня, Люба!
To go on with that which happened in the morning-that's ... that's swinishness, bestiality, and unworthy of a man who respects himself.	Продолжать то, что случилось утром, - это... это свинство, скотство и недостойно человека, уважающего себя.
Love!	Любовь!
Love- this is a full blending of minds, thoughts, souls, interests, and not of the bodies alone.	Любовь - это полное слияние умов, мыслей, душ, интересов, а не одних только тел.
Love is a tremendous, great emotion, mighty as the universe, and not the sprawling in bed.	Любовь - громадное, великое чувство, могучее, как мир, а вовсе не валянье в постели.
There's no such love between us, Liubochka.	Такой любви нет между нами, Любочка.
If it'll come, it will be wonderful happiness both for you and for me.	Если она придет, это будет чудесным счастьем и для тебя и для меня.
But in the meantime- I'm your friend, your faithful comrade, on the path of life.	А пока - я твой друг, верный товарищ на жизненном пути.
And that's enough, and that will do ... And though I'm no stranger to human frailties, still, I count myself an honest man."	И довольно, и баста... Я хотя и не чужд человеческих слабостей, но считаю себя честным человеком.
Liubka seemed to wilt.	Любка точно завяла.
"He thinks I want him to marry me.	"Он думает, что я хочу, чтобы он на мне женился.

And I absolutely don't need that," she thought sadly. "It's possible to live just so.	И совсем мне это не надо, - печально думала она. -Можно жить и так.
There are others, now, living on maintenance.	Живут же другие на содержании.
And, they say, far better than if they had twirled around an altar.	И, говорят, - гораздо лучше, чем покрутившись вокруг аналоя.
What's so bad about that?	Что тут худого?
Peaceful, quiet, genteel ... I'd darn socks for him, wash floors, cook ... the plainer dishes.	Мирно, тихо, благородно... Я бы ему чулки штопала, полы мыла бы, стряпала... что попроще.
Of course, he'll be in line to get married to a rich girl some time.	Конечно, ему когда-нибудь выйдет линия жениться на богатой.
Well, now, to be sure, he wouldn't throw me out in the street just so, mother-naked.	Ну уж, наверно, он так не выбросит на улицу, в чем мать родила.
Although he's a little simpleton, and chatters a lot, still it's easy to tell he's a decent man.	Хоть и дурачок и болтает много, а видно, человек порядочный.
He'll provide for me with something, somehow.	Обеспечит все-таки чем-нибудь.
And, perhaps, he'll get to like me, will get used to me?	А может быть, и взаправду приглядится, привыкнет?
I'm a simple girl, modest, and would never consent to be false to him.	Я девица простая, скромная и на измену никогда не согласная.
For, they say, things do fall out that way ... Only I mustn't let him see anything.	Ведь, говорят, бывает так-то... Надо только вида ему не показывать.
But that he'll come again into my bed, and will come this very night- that's as sure as God is holy."	А что он опять придет ко мне в постель и придет сегодня же вечером - это как бог свят".
And Lichonin also fell into thought, grew quiet and sad; he was already feeling the weight of a great deed which he had undertaken beyond his powers.	И Лихонин тоже задумался, замолк и заскучал; он уже чувствовал тяготу взятого на себя непосильного подвига.
That was why he was even glad when some one knocked on the door, and to his answer, "Come in!", two students entered: Soloviev, and Nijeradze, who had slept that night at his place.	Поэтому он даже обрадовался, когда в дверь постучали и на его окрик "войдите" вошли два студента: Соловьев и ночевавший у него Нижерадзе.
Soloviev, well-grown and already obese, with a broad, ruddy Volga face and a light, scandent little beard, belonged to those kindly, merry and simple fellows, of which there are sufficiently many in any university.	Соловьев, рослый и уже тучноватый, с широким румяным волжским лицом и светлой маленькой вьющейся бородкой, принадлежал к тем добрым, веселым и простым малым, которых достаточно много в любом университете.
He divided his leisure- and of leisure he had twenty-four hours in the day- between the beer-shop and rambling over the boulevards; among billiards, whist, the theatre, reading of newspapers and novels, and the spectacles of circus wrestling; while the short intervals in between he used for eating, sleeping, the home repair of his wardrobe, with the aid of thread, cardboard, pins and ink; and for succinct, most realistic love with the chance woman from the kitchen, the anteroom or the street.	Он делил свои досуги, - а досуга у него было двадцать четыре часа в сутки. - между пивной и шатаньем по бульварам, между бильярдом, винтом, театром, чтением газет и романов и зрелищами цирковой борьбы; короткие же промежутки употреблял на еду, спанье, домашнюю починку туалета, при помощи ниток, картона, булавок и чернил, и на сокращенную, самую реальную любовь к случайной женщине из кухни. передней или с улицы.

Like all the youths of his circle, he deemed himself a revolutionary, although he was oppressed by political disputes, dissensions, and mutual reproaches; and not being able to stand the reading of revolutionary brochures and journals, was almost a complete ignoramus in the work For that reason he had not attained even the very least party initiation; although at times there were given him instructions of a sort, not at all of a safe nature, the meaning of which was not made clear to him.	Как и вся молодежь его круга, он сам считал себя революционером, хотя тяготился политическими спорами, раздорами и взаимными колкостями и, не перенося чтения революционных брошюр и журналов, был в деле почти полным невеждой. Поэтому он не достиг даже самого малого партийного посвящения, хотя иногда ему давались кое-какие поручения вовсе небезопасного свойства. смысл которых ему не уясняли.
And not in vain was his steadfast faithfulness relied upon; he carried out everything rapidly, exactly,- with a courageous faith in the universal importance of the work; with a care-free smile and with a broad contempt of possible destruction.	И не напрасно полагались на его твердую совесть: он все исполнял быстро, точно, со смелой верой в мировую важность дела, с беззаботной улыбкой и с широким презрением к возможной погибели.
He concealed outlawed comrades, guarded forbidden literature and printing types, transmitted passports and money.	Он укрывал нелегальных товарищей, хранил запретную литературу и шрифты, передавал паспорта и деньги.
He had a great deal of physical strength, black-loam amiability and elemental simple-heartedness.	В нем было много физической силы, черноземного добродушия и стихийного простосердечия.
Not infrequently he would receive from home, somewheres in the depth of the Simbirskaya or Ufimskaya province, sums of money sufficiently large for a student; but in two days he scattered and dispersed it everywhere, with the carelessness of a French grandee of the seventeenth century, while he himself remained during winter in only his everyday coat, with boots restored by his own devices.	Он нередко получал из дому, откуда-то из глуши Симбирской или Уфимской губернии, довольно крупные для студента денежные суммы, но в два дня разбрасывал и рассовывал их повсюду с небрежностью французского вельможи XVII столетия, а сам оставался зимою в одной тужурке, с сапогами, реставрированными собственными средствами.
Beside all these na?ve, touching, laughable, lofty and shiftless qualities of the old Russian student, passing-and God knows if for the better?- into the realm of historical memories, he possessed still another amazing ability- to invent money and arrange for credit in little restaurants and cook-shops.	Кроме всех этих наивных, трогательных, смешных, возвышенных и безалаберных качеств старого русского студента, уходящего - и бог весть, к добру ли? - в область исторических воспоминаний, он обладал еще одной изумительной способностью - изобретать деньги и устраивать кредиты в маленьких ресторанах и кухмистерских.
All the employees of pawnshops and loan offices, secret and manifest usurers, and old-clo'-men were on terms of the closest friendship with him.	Все служащие ломбарда и ссудных касс, тайные и явные ростовщики, старьевщики были с ним в самом тесном знакомстве.
But if for certain reasons he could not resort to them, then even here Soloviev remained at the height of his resourcefulness.	Если же по некоторым причинам нельзя было к ним прибегнуть, то и тут Соловьев оставался на высоте своей находчивости.
At the head of a knot of impoverished friends, and weighed down with his usual business responsibility, he would at times be illumined by an inner inspiration; make at a distance, across the street, a mysterious sign to a Tartar passing with his bundle behind his shoulders, and for a few seconds would disappear with him into the nearest gates.	Предводительствуя кучкой обедневших друзей и удрученный своей обычной деловой ответственностью, он иногда мгновенно озарялся внутренним вдохновением, делал издали, через улицу, таинственный знак проходившему со своим узлом за плечами татарину и на несколько секунд исчезал с ним в ближайших воротах.

He would quickly return without his everyday coat, only in his blouse with the skirts outside, belted with a thin cord; or, in winter, without his overcoat, in the thinnest of small suits; or instead of the new, Читать дальше