LibCat » Книги » Проза » Классическая проза » Оноре Бальзак - Шагреневая кожа - английский и русский параллельные тексты

Оноре Бальзак - Шагреневая кожа - английский и русский параллельные тексты

Здесь есть возможность читать онлайн «Оноре Бальзак - Шагреневая кожа - английский и русский параллельные тексты» — ознакомительный отрывок электронной книги совершенно бесплатно, а после прочтения отрывка купить полную версию. В некоторых случаях можно слушать аудио, скачать через торрент в формате fb2 и присутствует краткое содержание. Жанр: Классическая проза, на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале библиотеки ЛибКат.

Читать книгу

Название:
Шагреневая кожа - английский и русский параллельные тексты
Автор:
Оноре де Бальзак
Жанр:
Классическая проза / на русском языке
Год:
неизвестен
ISBN:
нет данных
Рейтинг книги:
4 / 5. Голосов: 1
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:
Написать комментарий
Ваша оценка:
- 80
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5

Шагреневая кожа - английский и русский параллельные тексты: краткое содержание, описание и аннотация

Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Шагреневая кожа - английский и русский параллельные тексты»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.

Можно ли выиграть, если заключаешь сделку с дьяволом? Этот вопрос никогда не оставлял равнодушными как писателей, так и читателей. Если ты молод, влюблен и честолюбив, но знаешь, что все твои мечты обречены из-за отсутствия денег, то можно ли устоять перед искушением расплатиться сроком собственной жизни за исполнение желаний?

Шагреневая кожа - английский и русский параллельные тексты — читать онлайн ознакомительный отрывок

Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Шагреневая кожа - английский и русский параллельные тексты», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Поставьте закладку, и сможете в любой момент перейти на страницу, на которой закончили чтение.

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

Then I would take Foedora's hand. I used to scan her features and her eyes, imploring of them some indication that one blended feeling possessed us both, seeking for the sudden harmony awakened by the power of music, which makes our souls vibrate in unison; but her hand was passive, her eyes said nothing.	Я брал Феодору за руку и, всматриваясь в ее черты, в ее глаза, домогался того слияния чувств, той внезапной гармонии, которую пробуждает порою музыка, заставляя души вибрировать в унисон; но рука ее ничего не отвечала, и глаза не говорили ничего.
"When the fire that burned in me glowed too fiercely from the face I turned upon her, she met it with that studied smile of hers, the conventional expression that sits on the lips of every portrait in every exhibition.	Когда пламя сердца, исходящее от каждой моей черты, слишком сильно било ей в глаза, она дарила мне деланную улыбку, ту условную улыбку, которую воспроизводят все салонные портреты.
She was not listening to the music.	Музыки она не слушала.
The divine pages of Rossini, Cimarosa, or Zingarelli called up no emotion, gave no voice to any poetry in her life; her soul was a desert.	Божественные страницы Россини, Чимарозы, Цингарелли не вызывали в ней никакого чувства, не будили никаких поэтических воспоминаний: душа ее была бесплодна.
"Foedora presented herself as a drama before a drama.	Феодора сама являлась зрелищем в зрелище.
Her lorgnette traveled restlessly over the boxes; she was restless too beneath the apparent calm; fashion tyrannized over her; her box, her bonnet, her carriage, her own personality absorbed her entirely.	Ее лорнет все время странствовал по ложам; вечно испытывая беспокойство, хотя и спокойная с виду, она была жертвою моды: ее ложа, шляпа, карета, собственная ее особа были для нее всем. Часто можно встретить людей, по внешности колоссов, в бронзовом теле которых бьется сердце доброе и нежное; она же под хрупкой и изящной оболочкой таила бронзовое сердце.
My merciless knowledge thoroughly tore away all my illusions.	Немало покровов было сорвано с нее роковой моей наукой.
If good breeding consists in self-forgetfulness and consideration for others, in constantly showing gentleness in voice and bearing, in pleasing others, and in making them content in themselves, all traces of her plebeian origin were not yet obliterated in Foedora, in spite of her cleverness. Her self-forgetfulness was a sham, her manners were not innate but painfully acquired, her politeness was rather subservient.	Если хороший тон состоит в том, чтобы забывать о себе ради других, чтобы постоянно сохранять мягкость в голосе и движениях, чтобы нравиться собеседнику, пробуждая в нем уверенность в самом себе, - то, несмотря на всю свою хитрость, Феодора не могла стереть с себя следы плебейского происхождения: самозабвение было у нее фальшью; ее манера держаться была не врожденной, но старательно выработанной; наконец, ее любезность отзывалась чем-то рабьим!
And yet for those she singled out, her honeyed words expressed natural kindness, her pretentious exaggeration was exalted enthusiasm.	И что же! Ее любимцы принимали сладкие ее слова за проявление доброты, претенциозные преувеличения - за благородный энтузиазм.
I alone had scrutinized her grimacings, and stripped away the thin rind that sufficed to conceal her real nature from the world; her trickery no longer deceived me; I had sounded the depths of that feline nature.	Один лишь я изучил ее гримасы, снял с ее внутреннего существа ту тонкую оболочку, которою довольствуется свет; меня уже не могли обмануть ее кривлянья: я знал все тайники ее кошачьей души.

I blushed for her when some donkey or other flattered and complimented her.	Когда какой-нибудь дурак говорил ей комплименты и превозносил ее, мне было за нее стыдно.
And yet I loved her through it all!	И все-таки я любил ее!
I hoped that her snows would melt with the warmth of a poet's love.	Я надеялся, что любовь поэта теплым веяньем своих крыл растопит этот лед.
If I could only have made her feel all the greatness that lies in devotion, then I should have seen her perfected, she would have been an angel.	Если бы мне хоть однажды удалось раскрыть ее сердце для женской нежности, если бы я приобщил ее к возвышенной жертвенности любви, она стала бы для меня совершенством, ангелом.
I loved her as a man, a lover, and an artist; if it had been necessary not to love her so that I might win her, some cool-headed coxcomb, some self-possessed calculator would perhaps have had an advantage over me.	Я любил ее, любил как мужчина, как возлюбленный, как художник, - меж тем, чтобы овладеть ею, нужно было не любить ее; надутый фат, холодный и расчетливый, быть может, покорил бы ее.
She was so vain and sophisticated, that the language of vanity would appeal to her; she would have allowed herself to be taken in the toils of an intrigue; a hard, cold nature would have gained a complete ascendency over her.	Тщеславная, неискренняя, она, пожалуй, могла бы внимать голосу тщеславия, попасться в сети интригана; она подчинилась бы человеку холодному и сухому.
Keen grief had pierced me to my very soul, as she unconsciously revealed her absolute love of self.	Острою болью сжималось мое сердце, когда она наивно выказывала свой эгоизм.
I seemed to see her as she one day would be, alone in the world, with no one to whom she could stretch her hand, with no friendly eyes for her own to meet and rest upon.	Я предвидел, что когда-нибудь она очутится в жизни одна со своею скорбью, не будет знать, к кому протянуть руку, не встретит дружеского взгляда, который утешил бы ее.
I was bold enough to set this before her one evening; I painted in vivid colors her lonely, sad, deserted old age.	Как-то вечером я осмелился нарисовать ей в ярких красках ее старость, одинокую, холодную и печальную.
Her comment on this prospect of so terrible a revenge of thwarted nature was horrible.	Картина возмездия, которым грозила ей сама природа за измену ее законам, вызвала у нее бессердечные слова.
"'I shall always have money,' she said; 'and with money we can always inspire such sentiments as are necessary for our comfort in those about us.'	- Я всегда буду богатой, - сказала она. - Ну, а с золотом всегда найдешь вокруг себя чувства, необходимые для благополучия.
"I went away confounded by the arguments of luxury, by the reasoning of this woman of the world in which she lived; and blamed myself for my infatuated idolatry.	Я ушел, как громом пораженный логикой этой роскоши, этой женщины, этого света, порицая себя за свое дурацкое идолопоклонство.
I myself had not loved Pauline because she was poor; and had not the wealthy Foedora a right to repulse Raphael?	Я не любил Полину из-за ее бедности, ну, а разве богатая Феодора не имела права отвергнуть Рафаэля?
Conscience is our unerring judge until we finally stifle it.	Наша совесть - непогрешимый судья, пока мы еще не убили ее.