LibCat » Книги » Проза » Современная проза » Артур Кестлер - Слепящая тьма - английский и русский параллельные тексты

Артур Кестлер - Слепящая тьма - английский и русский параллельные тексты

Здесь есть возможность читать онлайн «Артур Кестлер - Слепящая тьма - английский и русский параллельные тексты» весь текст электронной книги совершенно бесплатно (целиком полную версию без сокращений). В некоторых случаях можно слушать аудио, скачать через торрент в формате fb2 и присутствует краткое содержание. Жанр: Современная проза, на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале библиотеки ЛибКат.

Читать книгу

Название:
Слепящая тьма - английский и русский параллельные тексты
Автор:
Артур Кестлер
Жанр:
Современная проза / на русском языке
Год:
неизвестен
ISBN:
нет данных
Рейтинг книги:
5 / 5. Голосов: 1
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:
Написать комментарий
Ваша оценка:
- 100
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5

Слепящая тьма - английский и русский параллельные тексты: краткое содержание, описание и аннотация

Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Слепящая тьма - английский и русский параллельные тексты»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.

Широко известный политический роман Артура Кестлера «Слепящая тьма». Любопытна судьба этого произведения: рукопись книги, написанная на немецком языке, пропала. К счастью, уже был готов английский перевод, названный «Мрак в полдень» (по-французски роман называется «Ноль и бесконечность»).
Артур Кестлер (1905-1983) прожил сложную, исполненную трагических потрясений жизнь. Еврей по национальности, Кестлер родился в Будапеште, детство и юность провел в Венгрии, Австрии и Германии. Европейскую известность как журналист Артур Кестлер завоевал совсем молодым человеком: с 1926 по 1929 год он был корреспондентом немецкого издательского концерна Ульштайна на Ближнем Востоке, в 1929-1930-годах работал в Париже. Кестлер — единственный журналист Европы, совершивший в 1931 году на немецком дирижабле «Граф Цеппелин» полет к Северному полюсу. В середине тридцатых годов писатель предпринял большое путешествие по Центральной Азии и год прожил в Советском Союзе.
Написанный много лет назад, роман «Слепящая тьма» Артура Кестлера представляет интерес и сегодня. Он дает представление о том, как воспринимались за пределами СССР события внутренней жизни страны, какой огромный, до сих пор трудновосполнимый ущерб был нанесен сталинским террором международному престижу родины социализма и единству мирового коммунистического движения.

Слепящая тьма - английский и русский параллельные тексты — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком

Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Слепящая тьма - английский и русский параллельные тексты», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Поставьте закладку, и сможете в любой момент перейти на страницу, на которой закончили чтение.

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

And, pointing with his ruler to a grey foggy landscape between the second and third lobe of No. 1's brain:	Потом, указав на серый чертеж, представившийся Рубашову, добавит:
"Now here you see the subjective reflection of these factors. It was this which in the second quarter of the twentieth century led to the triumph of the totalitarian principle in the East of Europe."	"А это их субъективное отражение, благодаря которому над Восточной Европой первой половины двадцатого века властвовал тоталитарный режим".
Until this stage was reached, politics would remain bloody dilettantism, mere superstition and black magic. ...	Пока история не превратится в науку, политика будет кровавым любительством, дурным шаманством и лживой волшбой...
Rubashov heard the sound of several people marching down the corridor in step.	Тишину нарушили мерные шаги.
His first thought was: now the beating-up will start.	Рубашова обожгла мысль: пытки.
He stopped in the middle of the cell, listening, his chin pushed forward.	Резко остановившись, он замер и прислушался.
The marching steps came to a halt before one of the neighboring cells, a low command was heard, the keys jangled.	Возле одной из соседних камер шаги оборвались, звякнули ключи, и раздалась какая-то невнятная команда.
Then there was silence.	Потом снова наступила тишина.
Rubashov stood stiffly between the bed and the bucket, held his breath, and waited for the first scream.	Рубашов, не двигаясь и затаив дыхание, готовил себя к первому воплю.
He remembered that the first scream, in which terror still predominated over physical pain, was usually the worst; what followed was already more bearable, one got used to it and after a time one could even draw conclusions on the method of torture from the tone and rhythm of the screams.	Он помнил, что именно первый вопль, в котором больше страха, чем муки, обычно кажется самым ужасным. Когда истязуемый кричит от боли, к этому привыкаешь довольно быстро, а потом начинаешь даже угадывать, какую сейчас применяют пытку, - по тону, громкости и периодичности воплей.
Towards the end, most people behaved in the same way, however different they were in temperament and voice: the screams became weaker, changed over into whining and choking.	К концу пытки почти все люди, как бы они ни отличались друг от друга, ведут себя примерно одинаково: вопли становятся тише, слабее и постепенно превращаются в хриплые стоны.
Usually the door would slam soon after. The keys would jangle again; and the first scream of the next victim often came even before they had touched him, at the mere sight of the men in the doorway.	Вскоре после этого лязгает дверь, снова раздается звон ключей, и очередная жертва заходится в крике еще до того, как начинается истязание, -просто при появлении истязателей в дверях.
Rubashov stood in the middle of his cell and waited for the first scream.	Рубашов стоял посредине камеры и напряженно ждал первого вопля.
He rubbed his glasses on his sleeve and said to himself that he would not scream this time either, whatever happened to him. He repeated this sentence as if praying with a rosary.	Он медленно потер пенсне о рукав и дал себе слово, что и на этот раз скажет лишь то, что найдет нужным.
He stood and waited; the scream still did not come.	Он ждал, но тишину ничто не нарушало.
Then he heard a faint clanging, a voice murmured something, the cell-door slammed.	Потом послышался перезвон ключей, какие-то слова и стук дверей.
The footsteps moved to the next cell.	Шаги приблизились, стали громче.

Rubashov went to the spy-hole and looked into the corridor.	Он пригнулся и глянул в очко.
The men stopped nearly opposite his cell, at No. 407. There was the old warder with two orderlies dragging a tub of tea, a third carrying a basket with slices of black bread, and two uniformed officials with pistols.	Напротив, у четыреста седьмой камеры, стояли два вооруженных охранника, один из которых был очень высоким, три баландера, явно из заключенных - двое держали бачок с чаем, третий нес хлебную корзину, - и старик-надзиратель в стоптанных валенках.
There was no beating-up; they were bringing breakfast. ...	Пыток не намечалось: разносили завтрак.
No. 407 was just being given bread.	Четыреста седьмой получал хлеб.
Rubashov could not see him.	Его самого Рубашов не видел.
No. 407 was presumably standing in the regulation position, a step behind the door; Rubashov could only see his forearms and hands. The arms were bare and very thin; like two parallel sticks, they stuck out of the doorway into the corridor.	Наверное, он, как предписывала инструкция, стоял, отступив на шаг от двери, и молча протягивал вперед руки - они, словно две иссохшие щепки, торчали над порогом затемненной камеры.
The palms of the invisible No. 407 were turned upwards, curved in the shape of a bowl.	Ладони были сложены горстью.
When he had taken the bread, he clasped his hands and withdrew into the darkness of his cell.	Получив пайку, арестант схватил ее, и руки исчезли.
The door slammed.	Дверь захлопнулась.
Rubashov abandoned the spy-hole and resumed his marching up and down.	Рубашов оторвал взгляд от глазка.
He ceased rubbing his spectacles on his sleeve, put them in place, breathed deeply and with relief. He whistled a tune and waited for his breakfast. He remembered with a slight feeling of uneasiness those thin arms and the curved hands; they reminded him vaguely of something he could not define.	Машинально потев пенсне о рукав, он надел его, облегченно вздохнул и потом, в ожидании первого завтрака, снова принялся шагать по камере, негромко насвистывая какую-то мелодию. Бледные ладони Четыреста седьмого вызвали у Рубашова смутное беспокойство.
The outlines of those stretched-out hands and even the shadows on them were familiar to him-familiar and yet gone from his memory like an old tune or the smell of a narrow street in a harbour.	Очертания этих протянутых рук и даже синеватые тени на них были ему вроде бы знакомы знакомы, словно полузабытый мотив или запах узенькой улочки, наполненной гулом близкого порта.
7	7
The procession had unlocked and slammed a row of doors, but not yet his.	Двери камер открывались и закрывались, но к нему пока что никто не входил.
Rubashov went back to the Judas, to see whether they were coming at last; he was looking forward to the hot tea.	Он нагнулся и заглянул в очко, с нетерпением думая о горячем чае.
The tub had been steaming, and thin slices of lemon had floated on its surface.	Когда кормили Четыреста седьмого, Рубашов видел белесый пар, подымавшийся вверх над бачком без крышки, и полупрозрачные ломтики лимона.
He took off his pince-nez and pressed his eye to the spy-hole.	Он снял пенсне и приник к глазку.