LibCat » Книги » Проза » Классическая проза » Уильям Фолкнер - Свет в августе - английский и русский параллельные тексты

Уильям Фолкнер - Свет в августе - английский и русский параллельные тексты

Здесь есть возможность читать онлайн «Уильям Фолкнер - Свет в августе - английский и русский параллельные тексты» весь текст электронной книги совершенно бесплатно (целиком полную версию без сокращений). В некоторых случаях можно слушать аудио, скачать через торрент в формате fb2 и присутствует краткое содержание. Жанр: Классическая проза, на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале библиотеки ЛибКат.

Читать книгу

Название:
Свет в августе - английский и русский параллельные тексты
Автор:
Уильям Фолкнер
Жанр:
Классическая проза / на русском языке
Год:
неизвестен
ISBN:
нет данных
Рейтинг книги:
3 / 5. Голосов: 1
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:
Написать комментарий
Ваша оценка:
- 60
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5

Свет в августе - английский и русский параллельные тексты: краткое содержание, описание и аннотация

Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Свет в августе - английский и русский параллельные тексты»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.

Американский Юг – во всей его болезненной, трагической и причудливой прелести. В романе «Свет в августе» кипят опасные и разрушительные страсти, хранятся мрачные семейные секреты, процветают расизм и жестокость, а любовь и ненависть достигают поистине античного масштаба…

Свет в августе - английский и русский параллельные тексты — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком

Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Свет в августе - английский и русский параллельные тексты», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Поставьте закладку, и сможете в любой момент перейти на страницу, на которой закончили чтение.

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

He sees himself offer as a sop fortitude and forbearance and dignity, making it appear that he resigned his pulpit for a martyr's reasons, when at the very instant there was within him a leaping and triumphant surge of denial behind a face which had betrayed him, believing itself safe behind the lifted hymnbook, when the photographer pressed his bulb.	Видит, как пытался откупиться, словно подачкой, -- собственной выдержкой, стойкостью и достоинством, делая вид, будто слагает с себя сан по-мученически, хотя в эту самую минуту сердце прыгало от радости отречения, которую выдало лицо, когда он, загородившись псалтырем, считал себя в безопасности, а фотограф подловил его сбоку.
He seems to watch himself, alert, patient, skillful, playing his cards well, making it appear that he was being driven, uncomplaining, into that which he did not even then admit had been his desire since before he entered the seminary.	Он словно наблюдает за собой: как внимательно, терпеливо и ловко разыгрывает он свои карты, делая вид, будто безропотно смиряется с тем, чего на самом деле желал еще до поступления в семинарию, хотя не признается себе в этом желании даже теперь.
And still casting his sops as though he were flinging rotten fruit before a drove of hogs: the meagre income from his father which he continued to divide with the Memphis institution; allowing himself to be persecuted, to be dragged from his bed at night and carried into the woods and beaten with sticks, he all the while bearing in the town's sight and hearing, without shame, with that patient and voluptuous ego of the martyr, the air, the behavior, the How long, O Lord until, inside his house again and the door locked, he lifted the mask with voluptuous and triumphant glee: Ah.	И все бросает, бросает подачки, как гнилые яблоки перед гуртом свиней: делится с мемфисской исправительной колонией скудными доходами с отцовского капитала; позволяет себя травить, позволяет вытащить себя ночью из постели, уволочь в лес и бить палками и, не стыдясь, ублажая свое сладострастно-терпеливое ego мученика, колет городу глаза своей миной, видом, своим Доколе, о Господи? и только дома, за дверью, сладострастно ликуя, снимает личину Ах.
That's done now.	С этим покончено.
That's past now.	Это позади.
That's bought and paid for now.	Это куплено и оплачено.
'But I was young then,' he thinks. 'I too had to do, not what I could, but what I knew.'	"Но я тогда был молод, -- думает он. -- Мне тоже приходилось делать не то, что я мог, а то, что умел".
Thinking is running too heavily now; he should know it, sense it.	Теперь мысль движется чересчур тяжело, ему полагалось бы это понять и почувствовать.
Still the vehicle is unaware of what it is approaching.	Но колесница все еще не ведает, к чему приближается.
' And after all, I have paid.	"И в конце концов, я же расплатился.
I have bought my ghost, even though I did pay for it with my life.	Я купил этот дух, хотя заплатил за него своей жизнью.
And who can forbid me doing that?	А кто смеет мне запретить?
It is any man's privilege to destroy himself, so long as he does not injure anyone else, so long as he lives to and of himself-" He stops suddenly.	Человек имеет право губить себя, коль скоро не вредит другим, коль скоро живет собой и сам по себе..." Он вдруг останавливается.
Motionless, unbreathing, there comes upon him a consternation which is about to be actual horror.	Замирает, перестает дышать от испуга, близкого к настоящему ужасу.
He is aware of the sand now; with the realization of it he feels within himself a gathering as though for some tremendous effort.	Теперь он сознает, что попал в песок; поняв это, он чувствует, как весь собирается внутри, словно для неимоверного усилия.

Progress now is still progress, yet it is now indistinguishable from the recent past like the already traversed inches of sand which cling to the turning wheel, raining back with a dry hiss that before this should have warned him: '... revealed to my wife my hunger, my ego ... instrument of her despair and shame ... and without his having thought it at all, a sentence seems to stand fullsprung across his skull, behind his eyes: I don't want to think this.	Продвижение -- все еще продвижение, но теперь новое неотличимо от только что пройденного: преодоленные пяди песка, налипшие на колеса, осыпаются с сухим шорохом, который еще раньше должен был бы послужить ему сигналом: "... открыл жене свою жажду, свое "я"... Орудие, принесшее ей позор и отчаяние..." -- и хотя он даже не подумал этого, фраза возникает в черепной коробке целиком, позади глаз Я не хочу так думать.
I must not think this.	Я не должен так думать.
I dare not think this As he sits in the window, leaning forward above his motionless hands, sweat begins to pour from him, springing out like blood, and pouring.	Я не смею так думать... Он сидит в окне, наклонившись над своими неподвижными ладонями, и начинает обливаться потом; пот выступает, как кровь, льется.
Out of the instant the sand clutched wheel of thinking turns on with the slow implacability of a mediaeval torture instrument, beneath the wrenched and broken sockets of his spirit, his life:	Увязшее в песке колесо мысли выворачивается из этого мгновения с медленной неумолимостью средневекового орудия пытки, вздевая на себе выкрученные и раздробленные сочленения его духа, его жизни:
'Then, if this is so, if I am the instrument of her despair and death, then I am in turn instrument of someone outside myself.	"Если это так, если я -- орудие, принесшее ей отчаяние и смерть, значит, я орудие кого-то другого.
And I know that for fifty years I have not even been clay: I have been a single instant of darkness in which a horse galloped and a gun crashed.	А я знаю, что пятьдесят лет я не был даже прахом: я был единственным мгновением темноты, в которой проскакал конь и грянул выстрел.
And if I am my dead grandfather on the instant of his death, then my wife, his grandson's wife ... the debaucher and murderer of my grandson's wife, since I could neither let my grandson live or die ..."	И если я -- свой дед в мгновение его смерти, тогда моя жена, жена его внука... растлитель и убийца жены моего внука, раз я не позволял внуку ни жить, ни умереть..."
The wheel, released, seems to rush on with a long sighing sound.	Колесо, освободившись, срывается вперед с протяжным, похожим на вздох звуком.
He sits motionless in its aftermath, in his cooling sweat, while the sweat pours and pours.	Он сидит неподвижно, в холодном поту; пот течет и течет.
The wheel whirls on.	Колесо продолжает вертеться.
It is going fast and smooth now, because it is freed now of burden, of vehicle, axle, all.	Теперь оно катится быстро и плавно, потому что освободилось от груза, от колесницы, от оси, от всего.
In the lambent suspension of August into which night is about to fully come, it seems to engender and surround itself with a faint glow like a halo.	В зыбком затишье августа, куда сейчас вступит ночь, оно одевается, обволакивается слабым свечением, похожим на ореол.
The halo is full of faces.	Ореол полон лиц.
The faces are not shaped with suffering, not shaped with anything: not horror, pain, not even reproach.	Лица не отмечены страданием, не отмечены ничем -- ни ужасом, ни болью, ни даже укоризной.
They are peaceful, as though they have escaped into an apotheosis; his own is among them.	Они покойны, словно обрели избавление в апофеозе; среди них и его лицо.