Хербьёрг Вассму - Седьмая встреча

В полночь, когда телевизор уже давно был выключен, на Горма накатила волна жалости к себе. Например, за то, что он так и не внес ничего личного в этот так называемый родной дом. Как будто он еще и не возвратился сюда. Если не считать чулана, служившего ему в детстве убежищем, а позже — своей комнаты, он, можно сказать, здесь и не жил.

Горм оглядел красиво обставленную гостиную. Трагический манифест, напоминающий о бегстве отца и страсти к вещам матери. Он представил себе, что пригласил сюда Руфь. Она сидела бы перед ним на стуле с ужасом в глазах. Стены? Что ему делать с этими картинами на стенах? Старомодные морские и горные пейзажи. Их цвет, несомненно, соответствовал материнскому сервизу и скатерти. Глянцевая, как на дешевой открытке, поверхность моря под ватно-бледными небесами. Над буфетом в стиле рококо, стоявшем в столовой, в черных овальных рамках висели фотографии родственников. Смешные лица. Лживые глаза. Жадные рты. Проклятые лбы, широкие и пустые, как убранный письменный стол. Гранде, младшие и старшие, разных годов издания. Дочери, сыновья и жены. Испуганные или самодовольные, с искусными прическами. Можно сказать, они висели там для того, чтобы портить пищеварение сидевшим за столом людям.

А он сам? Аппендикс собственного отца, которому отец дал жизнь, чтобы он продолжил дело фирмы.

Горм глубже втиснулся в кресло и уперся подбородком в грудь. Он бы никогда не осмелился показать Руфи этот дом или того человека, которым был он сам.

Надо было бы подняться наверх и лечь спать. Но почему-то казалось, что спальня где-то очень далеко. Сидя в гостиной, он с нежностью подумал о Турид. Вот у кого была здоровая душа. Она вовремя сбежала отсюда. Необъяснимым образом соединились Турид и Илсе. Они обе бывали здесь, в этой комнате. Но не одновременно. Илсе — после смерти матери. Ее, по вполне понятным причинам, пришлось долго уговаривать. И была она здесь всего один раз. Горм почувствовал, что она ненавидит этот дом, хотя ему не пришло в голову, что он и сам ненавидит его не меньше.

Должно быть, он задремал, потому что вдруг отчетливо ощутил прохладную кожу Илсе. Нет, мокрую и ледяную. Она привязала к себе камень, и они опускались на дно сквозь гущу водорослей. Отец и она погружались вместе, вниз, в темноту. Отец цеплялся за нее. Не отпускал.

Неожиданно Горм проснулся. Потрескивал синеватый экран телевизора. Горм хорошо помнил, что выключил его. Когда же он снова включил телевизор, не заметив, что передачи кончились? Было три часа ночи. Крупные капли дождя стучали в окно. Они проникали сквозь стекло и падали ему на колени. А потом через живот поднимались вверх и попадали в горло.

Горм обошел весь первый этаж. Это была настоящая прогулка. В кухне он достал из холодильника молоко и стал пить прямо из пакета. Немного молока пролилось, он чувствовал, как оно потекло по галстуку и вниз по груди. Кажется, это Клеопатра купалась в молоке? Но, наверное, не в таком холодном?

Может, и Руфь купается в молоке? Уж не потому ли у нее такая светлая кожа? Он сел в кухне на стул и увидел ее лежащей в ванне, наполненной молоком. Она то всплывала, то опускалась на дно ванны, на пупке и на груди оставались молочные капли. Это длилось одно мгновение.

Он поставил молоко на стол и вздохнул.

Утром в понедельник он позвонил Эдель и сказал, что решил избавиться от всей мебели, что есть в доме. Не хочет ли она, или Марианна, взять что-нибудь себе? Эдель мгновенно продиктовала ему длинный список того, что хотела бы взять, но она не может сейчас же приехать за этими вещами. Кроме того, Марианна тоже должна сказать, что нужно ей. Он предложил ей самой поговорить с Марианной. А пока он все отправит на склад.

— Но разве мебель не может постоять дома до нашего приезда? — раздраженно спросила Эдель.

— Нет. Мне хочется наконец устроить все по своему вкусу, — засмеялся он.

— Ты собираешься продать дом?

— Нет, только устроить все по своему вкусу. Все будет выкрашено в белый цвет.

— В белый? Вот так, вдруг?

— Мне понадобилось несколько лет, чтобы это понять. Теперь она тоже засмеялась.

— А себе ты ничего не оставишь?

— Ни вилки.

— Когда ты это решил?

— В ночь на субботу.

— Кто у тебя был, что тебе в голову пришла такая дикая мысль?

— Никто, — весело ответил он.

— Ты всегда был чудаком. Признайся!

— Нет. И еще: тебе нужен дом в Индрефьорде со всем его содержимым?

— Горм, ты заболел?

— Нет. Я думаю, что если бы отец видел, как ты стояла там одна и смотрела, как его достают из воды, он бы изменил свое завещание.