Теодор Драйзер - Финансист - английский и русский параллельные тексты

He was neither anti- nor pro-slavery, though the air was stormy with abolition sentiment and its opposition. Каупервуд твердо верил, что на железных дорогах можно нажить большое богатство, был бы только достаточный капитал, да еще одна странная штука - личное обаяние, то есть способность внушать к себе доверие. He believed sincerely that vast fortunes were to be made out of railroads if one only had the capital and that curious thing, a magnetic personality-the ability to win the confidence of others. По его убеждению, Эндрю Джексон был совершенно не прав, выступая против Николаса Бидла[1] и Банка Соединенных Штатов, - эта проблема волновала тогда все умы. Он был крайне обеспокоен потоком "дутых денег", находившихся в обращении и то и дело попадавших в его банк, который, конечно, все же таковые учитывал и с выгодой для себя вновь пускал в оборот, выдавая их жаждущим ссуды клиентам. He was sure that Andrew Jackson was all wrong in his opposition to Nicholas Biddle and the United States Bank, one of the great issues of the day; and he was worried, as he might well be, by the perfect storm of wildcat money which was floating about and which was constantly coming to his bank-discounted, of course, and handed out again to anxious borrowers at a profit. Третий филадельфийский национальный банк, в котором он служил, помещался в деловом квартале, в ту пору считавшемся центром всего американского финансового мира; владельцы банка попутно занимались также игрой на бирже.

His bank was the Third National of Philadelphia, located in that center of all Philadelphia and indeed, at that time, of practically all national finance-Third Street-and its owners conducted a brokerage business as a side line.	"Банки штатов", крупные и мелкие, возникали тогда на каждом шагу; они бескорыстно выпускали свои банковые билеты на базе ненадежных и никому не ведомых активов и с невероятной быстротой вылетали в трубу или даже приостанавливали платежи.
There was a perfect plague of State banks, great and small, in those days, issuing notes practically without regulation upon insecure and unknown assets and failing and suspending with astonishing rapidity; and a knowledge of all these was an important requirement of Mr. Cowperwood's position. As a result, he had become the soul of caution.	Осведомленность во всех этих делах была непременным условием деятельности мистера Каупервуда, отчего он и стал воплощенной осторожностью.
Unfortunately, for him, he lacked in a great measure the two things that are necessary for distinction in any field-magnetism and vision.	К сожалению, ему не хватало двух качеств, необходимых для преуспеяния на любом поприще: личного обаяния и дальновидности.
He was not destined to be a great financier, though he was marked out to be a moderately successful one.	Крупным финансистом он не мог бы сделаться, но ему все же предстояла неплохая карьера.
Mrs. Cowperwood was of a religious temperament-a small woman, with light-brown hair and clear, brown eyes, who had been very attractive in her day, but had become rather prim and matter-of-fact and inclined to take very seriously the maternal care of her three sons and one daughter.	Миссис Каупервуд была женщина религиозная; маленькая, со светло-каштановыми волосами и ясными карими глазами, она в молодости казалась весьма привлекательной, но с годами стала несколько жеманной и вся ушла в житейские заботы. К своим материнским обязанностям по воспитанию троих сыновей и дочери она относилась очень серьезно.
The former, captained by Frank, the eldest, were a source of considerable annoyance to her, for they were forever making expeditions to different parts of the city, getting in with bad boys, probably, and seeing and hearing things they should neither see nor hear.	Мальчики, предводительствуемые старшим, Фрэнком, служили для нее источником постоянных тревог, ибо то и дело совершали "вылазки" в разные концы города, где, чего доброго, водились с дурной компанией, видели и слышали то, что в их возрасте не полагалось ни видеть, ни слышать.
Frank Cowperwood, even at ten, was a natural-born leader.	Фрэнк Каупервуд в десять лет вел себя как прирожденный вожак.
At the day school he attended, and later at the Central High School, he was looked upon as one whose common sense could unquestionably be trusted in all cases.	И в начальной и в средней школе все считали, что на его здравый смысл можно положиться при любых обстоятельствах.
He was a sturdy youth, courageous and defiant.	Характер у него был независимый, смелый и задорный.
From the very start of his life, he wanted to know about economics and politics.	Политика и экономика привлекали его с детства.
He cared nothing for books.	Книгами он не интересовался.
He was a clean, stalky, shapely boy, with a bright, clean-cut, incisive face; large, clear, gray eyes; a wide forehead; short, bristly, dark-brown hair.	С виду это был подтянутый, широкоплечий, ладно скроенный мальчик. Лицо открытое, глаза большие, ясные и серые; широкий лоб и темно-каштановые, остриженные бобриком волосы.

He had an incisive, quick-motioned, self-sufficient manner, and was forever asking questions with a keen desire for an intelligent reply.	Манеры порывистые и самоуверенные. Всех и каждого донимая вопросами, он настаивал на исчерпывающих, разумных ответах.
He never had an ache or pain, ate his food with gusto, and ruled his brothers with a rod of iron.	Фрэнк не знал болезней или недомогания, отличался прекрасным аппетитом и полновластно командовал братьями:
"Come on, Joe!"	"Ну-ка, Джо!",
"Hurry, Ed!"	"Живей, поворачивайся, Эд!"
These commands were issued in no rough but always a sure way, and Joe and Ed came.	Его команда звучала не грубо, но авторитетно, и Джо с Эдом повиновались.
They looked up to Frank from the first as a master, and what he had to say was listened to eagerly.	Они с детства привыкли смотреть на старшего брата как на главаря, с чьими словами следует считаться.
He was forever pondering, pondering-one fact astonishing him quite as much as another-for he could not figure out how this thing he had come into-this life-was organized.	Он постоянно размышлял, размышлял без устали. Все на свете равно поражало его, ибо он не находил ответа на главный вопрос: что это за штука жизнь и как она устроена?
How did all these people get into the world?	Откуда взялись на свете люди?
What were they doing here?	Каково их назначение?
Who started things, anyhow?	Кто положил всему начало?
His mother told him the story of Adam and Eve, but he didn't believe it.	Мать рассказала ему легенду об Адаме и Еве, но он в нее не поверил.
There was a fish-market not so very far from his home, and there, on his way to see his father at the bank, or conducting his brothers on after-school expeditions, he liked to look at a certain tank in front of one store where were kept odd specimens of sea-life brought in by the Delaware Bay fishermen.	Каупервуды жили неподалеку от рыбного рынка; по дороге к отцу в банк или во время какой-нибудь "вылазки" с братьями после школьных уроков Фрэнк любил останавливаться перед витриной, в которой был выставлен аквариум; рыбаки с залива Делавэр нередко пополняли его всевозможными диковинками морских глубин.
He saw once there a sea-horse-just a queer little sea-animal that looked somewhat like a horse-and another time he saw an electric eel which Benjamin Franklin's discovery had explained.	Однажды он видел там морского конька -крохотное животное, немного смахивающее на лошадку, в другой раз - электрического угря, чьи свойства объяснило знаменитое открытие Бенджамина Франклина.
One day he saw a squid and a lobster put in the tank, and in connection with them was witness to a tragedy which stayed with him all his life and cleared things up considerably intellectually.	В один прекрасный день в аквариум пустили омара и каракатицу, и Фрэнк стал очевидцем трагедии, которая запомнилась ему на всю жизнь и многое помогла уразуметь.
The lobster, it appeared from the talk of the idle bystanders, was offered no food, as the squid was considered his rightful prey.	Из разговоров любопытствующих зевак он узнал, что омару не давали никакой пищи, так как его законной добычей считалась каракатица.
He lay at the bottom of the clear glass tank on the yellow sand, apparently seeing nothing-you could not tell in which way his beady, black buttons of eyes were looking-but apparently they were never off the body of the squid.	Омар лежал на золотистом песчаном дне стеклянного садка и, казалось, ничего не видел; невозможно было определить, куда смотрят черные бусинки его глаз, надо думать, они не отрывались от каракатицы.

Читать дальше