Андрэ Моруа - Письма незнакомке

– Поистине необыкновенная личность! Сколько ей лет, Леон?

– Под восемьдесят. Когда в детстве мама водила меня на классические утренники в «Комеди Франсез», Женни уже блистала в роли Селимены [40]. А я ведь далеко не мальчик.

– Гений – понятие вневременное, – изрекла Клер Менетрие. – А что это за история с фиалками?

– Да это прямо-таки небольшой роман, о котором она мне однажды поведала… и который так и остался ненаписанным… Но после нее я вряд ли отважусь на роль рассказчика. Сравнение было бы не в мою пользу.

– Верно, сравнение действительно вещь опасная. Но мы ваши гости, вы обязаны нас развлекать и заменить Женни, поскольку она нас покинула.

– Хорошо! Попробую рассказать вам историю фиалок по средам. Боюсь, как бы она не показалась в наше время слишком сентиментальной…

– Начинайте! – подбодрил его Бертран Шмит. – Наше время жаждет чувств. Оно лишь прикидывается циничным, для того чтобы замаскировать тоску по чему-то настоящему.

– Вы так считаете? Что ж!.. Придется утолить эту жажду… Вы все, здесь собравшиеся, слишком молоды, чтобы помнить о том, какой блистательной красотой на протяжении долгого времени отличалась Женни. Рыжие волосы, лежащие на великолепных плечах, долгие, словно из-под ресниц бросаемые взоры, резкий, грубоватый голос с внезапными нотками чувственности – все это еще больше подчеркивало ее яркую надменную красоту.

– Неплохая тирада, Леон.

– Да, но этой тираде уже дай Бог сколько лет… И все же спасибо… Своей первой премии она удостоилась по окончании консерватории году этак в тысяча восемьсот девяносто пятом и тотчас получила ангажемент в «Комеди Франсез». Однако мне, увы, по собственному опыту известно, насколько непросто принадлежать этому прославленному сообществу. Репертуарные роли разобраны штатными актерами, которые ревниво оберегают их от любых посягательств. Самая ослепительная актриса может прождать целых десять лет, играя роли субреток, прежде чем ей доверят главную роль в пьесе Мариво или Мольера. Женни, та еще кокетка, наталкивалась на несгибаемую волю тамошних примадонн. Любая другая смирилась бы с тем, что приходится топтаться на месте, или же года через два сбежала бы в один из бульварных театров. Но не такова наша Женни. Она ввязалась в битву, поставив на успех все, чем обладала: талант, образованность, обаяние, роскошные волосы.

Довольно быстро она пробилась в число ведущих актрис театра. Директор-распорядитель на нее буквально молился. Авторы пьес требовали, чтобы именно она исполняла сложные роли, поскольку, по их словам, она одна могла сыграть их так, чтобы публика поняла и приняла героинь их творений. Критики с невероятным постоянством пели ей дифирамбы. Сам внушающий ужас Сарсе писал: «Ее внешность и голос способны обворожить даже крокодила».

Мой отец, знававший ее в ту пору, поведал мне, что она с величайшей любовью относилась к своему ремеслу, с большим умом рассуждала о нем и стремилась неустанно совершенствовать актерское мастерство. Театр тех лет склонялся к довольно-таки наивному реализму. Если Женни предстояло по пьесе, уж не помню, какой именно, умереть отравленной, она отправлялась в больницу изучать поведение отравленного человека. А вот проявление чувств она изучала, согласуясь с собственным опытом. Когда дело касалось работы, она выказывала полное отсутствие щепетильности, следуя примеру Бальзака, описывавшего в том или ином романе собственные страсти или чувства своей возлюбленной.

Можете себе представить, каким успехом пользовалась очаровательная двадцатидвухлетняя девушка, к тому же внезапно оказавшаяся на подступах к славе. Кто только не увивался за ней: и приятели, и актеры, и банкиры. Она же отдала предпочтение банкиру Анри Сталю. Не потому, что он был богат. Она жила со своим семейством и мало в чем нуждалась. А потому, что он тоже обладал неотразимым шармом, а главное – предлагал ей руку и сердце… Брак этот три года откладывался из-за сопротивления со стороны родных Сталя, но в конце концов был заключен, однако продлился недолго – независимая Женни не смогла приноровиться к жестким правилам супружеской жизни. Но это уже другая история. Вернемся к «Комеди Франсез», дебюту нашей подруги и… к фиалкам.

Вообразите себе артистическую гостиную… Вечер, дают «Багдадскую принцессу» по пьесе Дюма-сына. Пьеса эта не лишена недостатков, и даже у меня, восторгающегося тем, как крепко сбиты «Полусвет», «Друг женщин», «Франсийон», чересчур экспрессивные «Незнакомка» и «Принцесса» вызывают улыбку. Но все, кто видел в этой пьесе Женни, высказывали единодушное мнение, что она сделала образ своей героини удивительно правдоподобным. Мы с ней частенько говорили об этом. Поразительное дело, она верила в то, что играла. «В этом возрасте, – призналась она мне, – я совершенно естественно мыслила как героиня Дюма-сына, и мне казалось странным играть при свете рампы то, что происходило у меня внутри, в самых потаенных уголках моего сознания». К тому же в этой роли она могла щегольнуть распущенными по обнаженным плечам волосами. Словом, в этой роли ей не было равных.