Ольга Токарчук - Веди свой плуг над костями мертвых

Костел был переполнен не только из-за школьников, которых сюда привели. Здесь было много незнакомых мужчин, которые заняли передние ряды. У меня аж в глазах зарябило от их зеленых мундиров. С обеих сторон алтаря стояли другие, которые держали свисающие цветные хоругви. И ксендз Шелест имел ныне торжественный вид, а его серое, обвисшее лицо казалось очень набожным. Я не могла углубиться в мое любимое состояние и окунуться, как всегда, в размышления. Я была обеспокоена, взволнована, чувствовала, как меня постепенно охватывает это состояние, когда в середине начинает что-то вибрировать.

Кто-то легонько коснулся моего плеча, я оглянулась.

Это был Гжесь, парень из четвертого класса, с умными, красивыми глазами. Я учила его в прошлом году.

— Ваши собаки нашлись? — шепотом спросил он.

Я сразу вспомнила, как прошлой осенью мы с его классом расклеивали объявления на заборах и остановках.

— Нет, Гжесь, к сожалению, нет.

Гжесь заморгал глазами.

— Мне так жаль, пани Душейко.

— Благодарю, Гжесь.

Голос ксендза Шелеста рассек холодную, прерывающуюся разве что легким шуршанием и покашливанием, тишину, и все вздрогнули, чтобы через мгновение с грохотом, который поднялся до свода, упасть на колени.

— Агнец Божий… — загремело над головами, и я услышала странный звук, глухие удары со всех сторон — это люди, молясь Агнцу, били себя в грудь.

Затем двинулись к алтарю, вставали из рядов со сложенными руками и потупленным взглядами, раскаявшегося грешника, столпились в проходе, но у всех было больше, чем обычно, доброй воли, поэтому не глядя друг на друга, люди пропускали соседей вперед. Все оставались торжественными и серьезными.

Я не могла не думать об одном: что у них в желудках. Что они потребляли сегодня и вчера, переварили ль уже ветчину, проскользнули ль в их пищеводы Куры, Кролики и Телята.

Эта зеленая армия с первых рядов тоже встала и двинулась к алтарю. Ксендз Шелест продвигался вдоль барьера в сопровождении министрантов, кормя их новым мясом, на этот раз символическим, однако мясом, плотью живого существа.

Я подумала, что если действительно существует какой-то всеблагой Господь, он должен сейчас появиться в своей настоящей ипостаси, в виде Агнца, Коровы или Оленя, и прогреметь, прореветь, а если не может прибыть сюда собственной персоной, то должен прислать сюда своих викариев, огневых архангелов, чтобы раз и навсегда положить конец этой ужасной лжи. Но, конечно, ничего такого не произошло. Этого никогда не происходит.

Шарканье ногами стихало с каждой минутой, наконец толпа медленно вернулась в строй. Ксендз Шелест начал сосредоточенно мыть сосуды. Я подумала, что ему пригодилась бы такая маленькая посудомоечная машина, для одного комплекта; нажал бы на кнопку и больше времени оставалось бы для проповеди. Он взошел на амвон, поправил кружевные рукава — мне снова перед глазами встала картина годичной давности в моей гостиной — и сказал:

— Я счастлив, что в этот прекрасный день мы можем освятить нашу часовню. Радуюсь тем более, что как капеллан охотников смог принять участие в этом важном событии. — Наступила тишина, как все гости хотели посвятить хотя бы минуту спокойному перевариванию. Ксендз посмотрел на присутствующих и продолжил:

— Как вы знаете, дорогие братья и сестры, я много лет занимаюсь нашими победоносными охотниками. Как капеллан, освящаю их помещения, организовываю встречи, отправляю святые тайны и провожаю умерших в «страну вечной охоты»; беспокоюсь также о делах, связанных с охотничьей этикой и пытаюсь учить духовным ценностям.

Я начала беспокойно вертеться. Ксендз говорил дальше:

— В нашем костеле замечательная часовня святого Губерта занимает один неф. В его алтаре уже стоит его статуя, а вскоре появятся еще два витража. На первом будет изображен олень с сияющим крестом, который по легенде святой Губерт встретил во время охоты. На втором — сам святой.

Головы верующих повернулись туда, куда указывал ксендз Шелест.

— Инициатива возведения часовни, — продолжил священник, — принадлежит нашим победоносным охотникам.

На этот раз все посмотрели в сторону первых рядов. Я тоже. Пренебрежительно. Ксендз Шелест кашлянул, было заметно, что он готовится к очень серьезной речи.

— Охотники, дорогие мои братья и сестры — это посланники и сообщники Господа Бога нашего в творении, защите животных и сотрудничестве. Природе, среди которой живет человек, надо помогать, чтобы она развивалась. Охотники, отстреливая животных, воплощают правильную охотничью политику. Они построили, — здесь он заглянул к заметкам — сорок одну кормушку для косуль, четыре желоба для оленей, двадцать пять кормовых площадок для фазанов и сто пятьдесят соляных лизунца для копытных…