Ольга Токарчук - Веди свой плуг над костями мертвых

— А потом стреляют по животным у этих кормушек, — громко сказала я, и головы соседей повернулись ко мне, укоризненно. — Это то же самое, что пригласить кого-то на обед и убить его.

Дети смотрели на меня широко открытыми глазами, испуганно. Это был тот самый класс, который я учила. Третий «Б».

Ксендз Шелест, увлеченный собственной речью, был слишком далеко, чтобы меня услышать. Стоял на амвоне, ладони сунул в широкие кружевные рукава стихаря и поднял глаза к своду, на котором облупились давно уже нарисованные звезды.

— …только в этом охотничьих сезоне они запасли на зиму пятнадцать тонн комбикорма… — перечислял он. — В течение многих лет охотничье общество покупает и выпускает на волю фазанов, чтобы можно было организовать охоту, и этим улучшает собственный бюджет. Мы лелеем ловчие традиции и обычаи, посвящаем новых членов и принимаем присягу, — продолжал он, и в его голосе слышалась гордость. — Два важнейших дня охоты в году, в день святого Губерта, например сейчас, и в канун Рождества, мы проводим согласно традиции, уважая ловчие принципы. Но больше всего мы стремимся изучать красоту природы, лелеять обычаи, — вдохновенно говорил священник Шелест. — К сожалению, много еще остается браконьеров, которые не считаются с законами природы, жестоко убивают животных, несмотря на ловчие законы. Вы законы уважаете. В настоящее время понятие охоты, к счастью, изменилось. Нас больше не воспринимают как людей, которые хотят перестрелять все, что движется, а как тех, кто заботится о красоте природы, порядок и гармонию. В последние годы наши дорогие охотники построили собственный коттедж, где часто встречаются, дискутируют на темы культуры, этики, дисциплины и безопасности на охоте, а также о других проблемах, которые их интересуют…

Я засмеялась так громко, что на этот раз ко мне повернулось полкостела. Я закашлялась. Тот ребенок протянул мне бумажный платочек. В то же время я почувствовала, что у меня немеют ноги, приближается то неприятное одеревенением, от которого можно избавиться, если пошевелить ступнями, а затем мышцами икр, потому что если я этого не сделаю, мои ноги растерзает нечеловеческая сила. Мне показалось, что начинается Приступ, и я подумала, что это очень хорошо. Конечно, вот, пожалуйста, у меня Приступ.

Теперь мне стало понятно, почему вышки, которые очень напоминают те, что ставили в концлагерях, называют амвонами. На амвоне Человек возвышается над другими Существами и сам определяет их право на жизнь или смерть. Становится тираном и узурпатором. Ксендз ораторствовал вдохновенно, почти в экстазе:

— Владейте землей! Это к вам, к охотникам, обратился с этими словами Господь, ибо Он творит человека своим помощником, чтобы участвовал в создании, и чтобы это продолжалось до конца. Слово «охотник» созвучно со словом «охота, желание», это означает, что свое призвание заботиться о даре божьем, которым природа, охотники осуществляют сознательно, разумно и здраво. Желаю вам, чтобы ваше общество процветало, служило другим людям и всей природе…

Мне удалось выйти из ряда. Я приблизилась на непослушных ногах почти к самому амвону.

— Эй ты, слезай оттуда, — сказала я. — Быстро.

Воцарилась тишина, и я с удовольствием слушала, как мой голос вторит от свода, отражается от Нави, крепнет; оно и неудивительно, что говоря здесь, можно забыть обо всем на свете.

— Я к тебе обращаюсь. Не слышишь? Слезай!

Шелест уставился на меня широко открытыми, испуганными глазами, его губы едва шевелились, словно он, потрясенный, пытался отыскать какое-то подходящее слово. Но ему это не удавалось.

— Ну, ну, — приговаривал он то беспомощно, то угрожающе.

— Немедленно слезь с этого амвона! И убирайся отсюда! — закричала я.

Тогда почувствовала на своем плече чью-то руку и увидела, что за мной стоит один из тех в мундирах. Я дернулась, и вдруг подбежал второй, оба крепко схватили меня за руки.

— Убийцы, — сказала я.

Дети испуганно смотрели на меня. В своих костюмах они выглядели нереально, словно новая раса людозверей, которая вот-вот должна появиться.

Присутствующие начали шептаться, завозились на местах. Переговаривались возмущенно, но в их глазах я заметила и сочувствие, это меня разозлило еще больше.

— Чего так вытаращились? — закричала я. — Неужели вы уснули, что слушаете эти глупости и даже глазом не моргнет? Совсем уже ума лишились? А сердца? Разве у вас еще есть сердце?

Я больше не сопротивлялась. Позволила спокойно вывести себя из костела. Обернувшись в дверях, я крикнула всем присутствующим: