Анатолий Софронов - Все это было на войне

— Что было в поле? — В поле был блиндаж,
Он сохранился ладный, в три наката.
— А что росло над ним? — Над ним? Фураж.
Трава — по-мирному, густая мята.

— Но ведь война давно уже прошла,
Сражения былые отгремели,
Так почему же в поле у села
Зарыть блиндаж военный не сумели?

— Зарыть блиндаж? А Костя-бригадир —
Он чувствует себя еще солдатом.
Он до сих пор не снял еще мундир,
Хотя погоны старшины он спрятал.

Он так доволен, что нашел блиндаж
На поле, где посеяна озимка.
Он командир, он полеводец наш,
Он до сих пор, как на военном снимке.

— А правду ли в станице говорят,
Что будто к Маше засылал он сватов?
— Ну, в этом уж блиндаж не виноват,
Фураж виновен, мята виновата…

Ты смотришь, Марфа, как побег зеленый
Перегоняет темную лозу;
Ты видишь виноградник опаленный,
Покинутый в ненастье и грозу.

Ты оправляешь волосы седые
И вспоминаешь, сколько лет тому,
Когда ты ночью в годы молодые
На виноградник бегала к нему?

Потом он мужем стал твоим законным,
Потом война пришла. И чем помочь,
Когда на винограднике зеленом
Ты с ним прощалась, расставаясь в ночь?

И он ушел уже перед рассветом,
А ты стояла, не пролив слезы…
Ты не забудешь расставанье это,
Как первое свиданье у лозы.

И где он был, что стало с ним, не знала,
Не ведала, не плакала… Ждала!
На снег смотрела, на рассвете алый,
На тропку, что от хутора вела.

И не было ни вести, ни привета…
Но вдруг тебе станичник передал,
Что будто бы у Миллерово где-то
Твой муж убит в атаке наповал…

Ты не поверила, ночами ожидала;
И дом, и сад, и двор был полон им;
Одна на винограднике рыдала,
Припав к корням, корявым и сухим.

И год прошел. Недаром был он прожит,
Ты, в смерть еще не веря до конца,
Увидела, что сын растет похожим
И взором и усмешкой на отца.

Пришла весна… И даже из ограды
Росли сережек белые цветы…
И вышел сын с тобой на виноградник,
Где пахли снегом первые листы.

Смотря на виноградник опаленный,
Покинутый в ненастье и грозу,
Ты видишь, Марфа, как побег зеленый
Перегоняет старую лозу.

Среди разбитых кирпичей,
Дрожа изодранной корой,
Сто пятьдесят слепых ночей
Она стояла, как герой,
Как те герои, что кругом
У ног ее лежали в ряд,
Как каждый камень, каждый дом,
Как весь багровый Сталинград.

Война ушла, весна пришла,
И вишня снова расцвела
И отцвела… И вот висят,
Под солнцем ягоды блестят.
Уже не кровь — вишневый цвет,
Уже не дым — вдали рассвет,
Уже не бред — в землянке сон,
Уже не смерть — железа звон.

Искала долго свой очаг
Седая женщина в пыли.
Печаль и гнев в ее очах
Вперед на много дней легли.
Вдруг увидала: средь камней
Стояла вишня в двух шагах,
И догадалась: перед ней
Лежал ее жилища прах,

Но рядом вишня так цвела,
Ветвями так к себе звала,
Что пепел женщина смела,
Шатаясь, к вишне подошла,
Припала к ней…
И с той поры
Здесь зазвенели топоры,
У вишни тонкой, вкруг нее,
Над Волгой — новое жилье.

Не спит мальчишка в хате темной,
Глаза откроет, и в окне
Он видит заревом огромным
Огонь за хатой в стороне.

Он мать зовет, дрожит в испуге:
— Ой, мамо, ворог…
Спрячь меня…
Но мать спокойна: то в округе
Горит пшеничная стерня.

Готовит поле для пшеницы
До снега раннего колхоз,
Сверкают в небе над станицей,
Переливаясь, нити звезд.

Сын плачет, вскрикивает, стонет,
Сжимает влажную ладонь;
Он видит мертвых на затоне
И вновь — огонь, огонь, огонь

Опять горящую станицу
Опять безрукие тела,
И перекошенные лица,
И над телами — шомпола.

Мать, от бессонницы слепая,
Глаза сжимая, как в дыму,
Лишь на рассвете засыпает,
Склоняясь к сыну своему.

И в этот час, когда ровнее
Сын спит, разжав во сне ладонь,
Отец его на батарее
Вдали командует: «Огонь!»

И вверх летят накаты, бревна,
Тела фашистские, бетон…
Но снова слышен голос ровный,
Отец командует: «Огонь!»

Дрожит земля, качая воздух,
Взлетают в небо сталь и бронь,
И снова слышен голос ровный:
«Огонь!»
«Огонь!»
«Огонь!»
«Огонь!»