Анатолий Софронов - Вторая встреча

Довоенная мечта Степана Пескова сбылась: он был в Москве. Ещё раньше, до войны, в те давние мирные дни, когда проживал в станице Богаевской, на берегу Дона, он мечтал о том часе, когда приедет в Москву. И справедливость требует сказать, что, по всем признакам, желание его должно было сбыться ещё в сорок первом году. Как огородник-опытник он должен был поехать на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку, где собирался всех удивить своими помидорами, которые вызревали только на его участке. В сорок первом году поехать в Москву не удалось: грянула война — Песков ушёл в армию.

И вот теперь, в мирные дни, оказался в Москве. Приехал за правительственной наградой, а затем должен был направиться к себе, в станицу, в двухнедельный отпуск.

Он был нетороплив, твёрд и упрям. Все эти свойства пригодились ему в военной профессии бронебойщика.

Вторым номером у него был сибиряк, тоже спокойный, медленный, большой физической силы человек. И разговаривали они, неспеша, коротко. Утром, открыв глаза, Песков обычно спрашивал:

— Ну, что, Сибирь, выспался?

— Выспался, а ты, Дон?

— Вполне.

Так начиналось утро.

В Москве Песков был один. Его напарник, раненый уже под самым Берлином, сейчас поправлялся в госпитале на берегу Балтийского моря.

В этот день Песков был в особенно хорошем расположении духа: только сегодня он получил в Кремле орден Ленина — и, позвякивая орденами и медалями на новом мундире, ходил по Москве и степенно, но четко, с неуловимой солдатской ловкостью козырял старшим по званию.

Уезжать на Дон он должен был завтра утром. Таким образом, в его распоряжении оставались почти целые сутки. Ещё до войны ходили всякие рассказы о московском Парке культуры имени Горького: о разных каруселях, вышках, гигантских шагах и прочих забавах, которые интересуют и взрослого человека; слышал он и о Зелёном театре, вмещающем много тысяч человек.

Песков решил направиться в Парк культуры. Скоро он уже шёл по широкому Крымскому мосту и смотрел на спокойную поверхность Москвы-реки, которую пересекали в разных направлениях десятки скользящих, как стрелы, лодок. Он смотрел на реку, и она напомнила ему Дон. Уже подходя к последнему пролёту моста, Песков увидел очертания самолётов, поднятые к небу стволы зенитных орудий, пушки-самоходки... Большая вывеска над воротами извещала, что здесь находится Выставка образцов трофейного вооружения. Где-то вдали, в парке, слышались звуки духового оркестра, отголоски песен, а здесь, на Выставке, посетители осматривали мир укрощенной смерти, как рассматривают в музеях чучела некогда сильных и опасных зверей.

Тогда Песков изменил своему первоначальному решению и пошёл к воротам Выставки. Его снова потянуло к тому, с чем приходилось встречаться в тяжкие годы войны.

Здесь, на берегу реки, в тени деревьев, стояли сотни самолётов, пушек, миномётов, танков и всякого другого вооружения.

Песков проходил мимо «Мессершмитт-109», — и у него возникали воспоминания, как носились «мессеры» осенью сорок первого года по дорогам Смоленщины; он смотрел на тупорылые «юнкерсы» — и снова вспоминал воющий звук сирен и разрывы бомб.

Песков проходил мимо пушек. Большие и малые, целые и повреждённые, они молча стояли перед ним. На них он смотрел, как всегда, с интересом. Маленький осколок немецкого снаряда он до сих пор носил где-то в бедре, и осколок этот, как говорил сам Песков, «прижился» и «вёл себя прилично».

Неподалёку от орудий он увидел самоходные пушки и танки. Рябые «тигры», «пантеры», «фердинанды» стояли перед ним, зияя пустыми, глубокими жерлами орудий. Знакомое чувство сжало сердце. Это чувство напоминало любопытство охотника, который рассматривает убитого им зверя. Пескову пришлось выдержать не одну битву, не один поединок. Он с интересом рассматривал следы наших бронебойных снарядов и патронов. По месту расположения пробоины определял, какой был бой, где находились бронебойщики, как вёл себя экипаж немецкого танка, — всё это, казалось, было написано на броне тяжёлых машин. Он обходил танк за танком. И вдруг возле небольшого деревца увидел жёлто-чёрного «тигра», на борту которого красной краской было начертано: «Ку-ку». Песков остановился. Что-то знакомое показалось ему и в самой машине, и в словах «Ку-ку», и в жирном знаке. Он беспокойно обошёл весь танк и вдруг увидел дыру от бронебойной пули. Сомнений не было: это была его работа.