Анатолий Софронов - Все это было на войне

Он был любим, как баловень, друзьями,
И отвечал всем дружбой золотой,
Русоволосый, с синими глазами,
С душой еще мальчишеской, простой.

Миус, Миус, кто знал тебя когда-то?
Ты стал для нас исходом и судьбой,
Полынный, ржавый, скошенный, горбатый,
Поднялся левый берег над тобой.

Над черною кипящею водою,
Прошитою осколками до дна,
Над острою грядой береговою
Вставала ночь весенняя, темна,

Наполненная запахами мяты,
Степных фиалок, молодой травы —
Всем тем, что душит в тишине солдата
И шелестит у самой головы.

Миус, Миус, ты видел, как однажды,
Когда прошел артиллерийский гром,
Моряк с губами серыми от жажды
Склонился возле хаты над ведром.

А рядом с ним стояла и смотрела,
Чему-то улыбаясь своему,
Дивчина с кожей темнозагорелой,
С глазами будто в тающем дыму.

Он разогнулся и сказал: — Спасибо,—
И вытер губы, и отпил опять,
Ему пора уже, но он не в силах
Уйти и даже слова не сказать.

Так он стоял, смотрел, не отрываясь,
Вокруг не замечая ничего:
Он словно в жизни не видал красавиц,
И это первая была его.

Так было суждено и так случилось,
Исполнен был их юности зарок;
Ковыль-трава им в поле поклонилась,
И лег под ноги тихий полынок.

Миус, Миус, всему ты наш свидетель,
Войдешь в свой том тисненый, золотой.
Ты помнишь, как свистел над степью ветер
Над той крутой Сто первой высотой,

Как выл свинец, как резали осколки
Траву и камень, глину и песок,
Как падали средь трав, осенних, колких,
Зажав рукой простреленный висок.

Миус, Миус, ты помнишь, как стоял он,
Моряк русоволосый, молодой,
Уже не с автоматом, а с кинжалом
Над острой, каменистою грядой.

Как за спиною на его гитаре
Подрагивали струны на ходу,
И как упал он, будто кто ударил
Его лицом о желтую гряду.

Но он пополз, на камнях оставляя
Кровавый след, на гребень высоты,
И кровь его, горячая, живая,
Кропила неумершие цветы.

И он дополз, рука его разжалась,
И замер он навеки, молодой,
И бескозырка на камнях осталась
Над той крутой Сто первой высотой.

Мы едем по степи. Дорога вьется,
Шныряет меж курганов и холмов,
Меж красноватых каменных колодцев,
Среди укрытых вишнями домов.

Скрипят возы с пшеницей золотою,
Быки идут лениво по пыли;
Степным дурманом, травяным настоем
Нас манит поле желтое вдали.

Здесь шла война. Прошла путем великим,
Вновь тишина. Лишь видны кое-где
Обломки пушек вражьих в повилике,
В ромашках белых, в серой лебеде.

Минуем стаю ветряков крылатых,
Они нам машут вслед издалека;
И вот с холма степного переката
Миус мы видим лезвием клинка.

Сюда пришли когда-то запорожцы,
Один из них, что был высок и рус,
Сказал: — Так бачьте, бачьте тико, хлопцы
Здесь ричка вьется, будто бы мий ус.

С тех пор Миусом, говорят, назвали
Степную речку с темною волной,
Лежащую на долгом перевале
Меж Доном и Украиной степной.

На минном поле — вновь бахча и дыни,
Дубовки созревают в духоте,
В чуть горьковатом запахе полыни,
На темном лежа шерстяном листе.

Арбузы зреют. Полосатой кожей
Они напоминают камуфляж…
А вот — остаток дота, он был сложен
На месте том, где ныне встал шалаш.

Командный пункт — КП седого деда,
Живущего на свете сотый год,
Который видел, как пришла победа
Сюда, к Миусу, и пошла вперед.

Здесь мир теперь. Средь этих светлых хаток
Он вновь себе пристанище нашел,
Здесь запах вишен и жерделов [3] Жерделы — абрикосы. сладок,
Как запах улья под жужжаньем пчел.

Стоит жара. К одной из хаток белых
Я подхожу и вижу у ворот
Дивчину с кожей темнозагорелой
И головы знакомый поворот.

Я знал ее… Я здесь бывал когда-то,
Черты я помню милого лица…
Как будто тень матросского бушлата
Лежит ковром широким у крыльца.

Сидит малыш у хаты, как льняная,
Пушистая, в кудряшках, голова;
В глазах его знакомая, стальная,
Но чистая, как море, синева.