Array Коллектив авторов - Мой дзень пачынаецца (зборнік)

– Там женщина какая-то пришла, – прошептала она.

Мы его звали просто Иваныч. Я даже не уверен, что это его настоящее отчество, а имени уж и не вспомнить. Давно все это было, а время быстро стирает из памяти имена.

Зато я помню его лицо: вытянутое, обтянутое бледной тонкой кожей, с острым носом. У него были спутанные седые волосы, которые он прятал под выцветшей бейсболкой. Иваныч говорил, что взял ее у внука – и, судя по всему, больше ничего ему от внука не досталось. Мы его никогда не видели, как и детей Иваныча. Как-то, во хмелю, старик признался: давно не видел своих родных, они переехали в другой город и почти не вспоминают о нем.

Конечно, потом они о нем вспомнили, но на то были свои причины.

На даче мы жили каждый год с июня по начало сентября. Сложно сказать, откуда мы его знали: его помнят и мои родители, и даже дедушка. И все эти годы он жил на соседнем участке. И был таким же символом нашего дачного отдыха, как и грядки, старые яблони, велосипеды, походы в лес и костры.

Вне дачи мы его не знали. Возможно, он жил там целый год. Тогда можно было легко объяснить ту радость, с которой он встречал нас каждый год. Папа парковал машину, мы начинали выносить из багажника вещи и несли их к домику, а через несколько минут у калитки стоял Иваныч: с немного смущенной улыбкой он стоял и обязательно держал в руках какой-нибудь приветственный подарок для нас. Это могла быть корзинка с грибами или бидоны со свежим молоком, обязательно – бутылка беленькой и бутерброды с бужениной. Для взрослых, конечно.

Мои родители никак не могли отказаться от таких подношений: каждый раз Иваныча обнимали, трепали по седому загривку, усаживали у нас на веранде и до поздней ночи сидели, слушали его истории, курили самокрутки, которые старик так ловко делал своими старыми пальцами. Потом Иваныч уходил, и видели мы его почти каждый день: то он на своем участке что-то копал, то сидел с книгой посреди своих заросших грядок, то где-то прогуливался. Он всегда радостно махал нам при каждой встрече, иногда подходил и начинал что-то рассказывать.

Это были истории из его молодости – яркие и цветные, как витражные стекла, они пахли счастьем и луговыми цветами. Или о войне – мрачные, с пылью и дымом, со скрежетом и чувством голода. О любви – смешные или грустные, но всегда одинаковые, полные восторга и вдохновения. Рассказывая их, Иваныч сиял, широко улыбался, а в глазах его стояли слезы.

В общем, он был именно такой, наш Иваныч. Мы его любили. Он нам иногда надоедал, да. Порой нам было совсем не до него, мы пропускали мимо ушей его рассказы или даже прятались, чтобы он нас не замечал. Но все равно его любили – такого своего. Дедка в бейсболке, о котором можно было со смехом рассказывать друзьям в городе. Те, конечно, не верили поначалу в его существование, но у меня нашлась фотография с ним – когда-то мама сняла на старый «Зорки-6», и на фотографии были какие-то странные пятна, но мы с Иванычем видны четко. Этот же снимок был и у старика – он его хранил на полке с десятками других и упорно называл фотокарточкой. И был так рад такому вниманию от нас (снимку вместе с «дитяткой», как он говорил), что на следующий день принес какую-то бутылку.

Пришел, клюнул маму в щеку, пожал руку папе и поставил на стол перед собой стеклянную бутылку без этикеток. Папа спросил, что там. Старик пожал плечами: вода.

Родители с удивлением посмотрели на него и переглянулись – наверное, подумали, что он уже совсем с ума сошел.

Оказалось, что в бутылке – вода, которую он собрал в роднике в год моего рождения. И действительно, на крышке были выцарапаны четыре цифры – именно тот год.

Иваныч рассказал, что каждый год ходит к роднику неподалеку и набирает несколько бутылок воды. Просто так. И делал он так годами, десятилетиями – со скуки, наверное, или с какой-то неведомой нам целью. Мне кажется, он и сам ее не знал: во всяком случае, не говорил нам. Только махал рукой и смеялся: зачем для всего искать причины и поводы, ведь можно что-то делать просто так.

Бутылку мама поставила куда-то далеко в шкаф. Старик приглашал нас увидеть его коллекцию бутылок с водой разных лет. Родители сослались на дела и отказались, поджали губы и пошли себе. Иваныч посмотрел на меня, в глазах его мне привиделась надежда. Да мне и самому очень хотелось увидеть этакое диво: много-много воды из самых разных лет.

До этого дня я ни разу не был у него дома. Только видел его через забор: обветшалый, с давно облупившейся краской. Изнутри он был такой же. И крыльцо его домика скрипело – совсем не музыкально, не так, как принято вспоминать скрип из детства. И старые ковры на полах посерели от пыли, и даже икона висела криво.