Чайковская - Unknown

нет больше Алы. Той Алы, которую он помнит с младенчества. Ждет встречи со

своей мертвой родиной, куда за убийство деспотичного Правителя его

отправили умирать справедливые сородичи. Он должен открыть глаза

покойнице…

– Я помню, помню тебя, Танэ-Ра… – повторяет образ на гранях Храма, и голос

его разносится летним ветром по Эйсетти, такой знакомый всем южанам и

северянам. – Да, имя мое подобно свисту лезвия, рассекающего плоть! – и он

неотрывно, взглядом дерзким и непокорным смотрит в обзорный иллюминатор

на растущую алую звездочку прямо по курсу его челнока. – Но я не желал

становиться одним из псов твоего мужа, одним из тех, что с такой охотой

лизали его ноги. Мне не нужна была корона. Не нужна она мне и сейчас…

И поверх его слов ложился, вплетаясь в лихорадочный монолог и становясь его

частью, тихий, мелодичный голос женщины. Постепенно Тассатио смолкает: говорит лишь повелительница, говорит Танэ-Ра:

– Имя твое подобно свисту лезвия, рассекающего плоть. Я не могу отныне

смотреть в твои глаза, но не в силах и отвернуться… Что наделала судьба, так

распорядившись нами?

И он, измученный, но несломленный узник темницы, тянет к ее призраку

разбитые пальцы и хрипит, указывая на корону, венчающую голову любимой:

– Вот убийца, стократ опаснее любого злодея!

В ее синих очах – и любовь, и гнев, и отчаяние:

– Не обманывай себя, Тассатио! И не пытайся обмануть меня. Это оправдание

достойно лишь юнца, неспособного отвечать за свои деяния! Ты когда-то

служил Храму…

– Служил Храму… – эхом откликается бредящий в космическом челноке

Тассатио, грезя наяву и боясь прозреть.

– Жажда власти затмила твои очи, Тассатио. Ты стал преступником, ты стал

бунтовщиком в глазах моего супруга. Но теперь ты убил и его…

– Теперь я убил и его, Танэ-Ра…

– Не смей говорить, что из любви ко мне!

– Нет, конечно нет! Разве убивают из любви? Убивают из-за ненависти.

Убивают из-за ревности, Танэ-Ра. Но неужели я ревновал? Неужели случилась

бы та ночь, если бы у меня был малейший повод ревновать тебя, Танэ-Ра? Ты

позволила бы? Откликнулась бы ты на мой призыв тогда, на острове Трех

Пещер, Танэ-Ра?

Она бросается к нему, пылко хватает за скованные запястья, заглядывает в

самую душу синими ледяными морями очей.

– Я не смогу спасти тебя, не смогу. Что ты наделал? Почему ты не бежал оттуда, зачем позволил себя схватить?

– Если бы я сбежал, в его смерти обвинили бы тебя, ведь ты оставалась где-то

во дворце, в этом проклятом дворце…

– …выстроенном тобой!

– Если бы ты тогда была рядом…

– Я ушла бы с тобой, Тассатио… Но поздно говорить об этом. Завтра состоится

суд над тобой, – торопливо шепчет повелительница. – Ты желал этой короны, но

получишь другую. Они умертвят тебя не так, как других, я слышала их сговор.

Он видит, он догадывается по взгляду, что задумала она, и вскакивает, гремя

цепями:

– Нет, не вздумай, Танэ-Ра. Я не побегу, потому что первой заподозрят тебя.

– Тогда я полечу. Тайно полечу. Я все равно буду с тобой.

– Ты все равно будешь со мной, – сквозь горячечный сон шепчет пленник

межпланетного космолета. – Но ты останешься на чужбине, а на нашу родину

вернусь я…

– И ты до конца жизни будешь вести счет от той ночи!

– И ты до конца своих дней, Танэ-Ра, теперь будешь вести отсчет, начинай с той

ночи, и дни будут прибывать, всё отдаляя ее от тебя, и не милы тебе будут

пустые тревожные ночи…

– Да, так будет, будет…

Их голоса переходят в шепот и гаснут. Тает и призрачный образ Танэ-Ра, плавятся стены каменного мешка, освещенного лишь пламенем факела.

Раскрывая глаза, взывает Тассатио к кровавой звезде:

– Я иду к тебе, моя мертвая родина, иду, не зови меня так, я не промахнусь…

И помнил он суд, свершившийся спустя восемь циклов спутника синей – чужой

для Тассатио, ненавистной – планеты. Один из материков ее назовут потом

Вечной Колыбелью – Оританом.

Страшные пытки прошел тогда гордый пленник, ибо у многих его охранников

были свои причины сводить с ним счеты. Но дух его не был сломлен, сколь ни

страдало бренное тело.

И память Тассатио снова затмевает образом из прошлого черное небо. То

поднимается со своего места судья и зачитывает приговор:

– Ввиду того, что когда-нибудь и приютившая наш народ планета может

пострадать от того же, от чего погибла родная нам Ала, а мудрость великой