Ольга Чайковская: Счастье, несчастье...

Шел снег, и оттого, что он летел, рябил за окном, в комнате было особенно тепло и тихо. Мать и Ба­бушка (назовем их так, потому что именно в этом их качестве они сейчас будут нам интересны и нуж­ны) сидели у окна. Мать что-то шила, а Бабушка штопала носки. Они разговаривали, и ритм их раз­говора, спокойного и неторопливого, невольно под­чинялся движению иглы и полету снега за окном.

— Сказать тебе правду? — говорила Мать.— Вот так сидеть, шить, и пусть снег идет — больше ничего мне на свете не надо. Самое разлюбезное дело — сидеть дома.

— Мы с тобой мало сидим, — отозвалась Ба­бушка,— потому и любим.

— Нет, я бы с удовольствием,— возразила Мать.— Убралась бы, протерла все до блеска, при­готовила обед, с толком, внимательно приготовила бы, не спеша, чего-нибудь испекла — и стала бы ждать семью домой. Сперва одна — влетит, потом другой — важно придет, потом ты из своей боль­ницы, Сережа с работы. Больше мне ничего на свете не нужно.

— Да нет,— ответила Бабушка,— теперь нам с тобой уже дома не высидеть. Мы с тобой жен­щины испорченные.

Мать с улыбкой нагнулась, чтобы перекусить нитку.

— Испорченные, конечно,— продолжала Ба­бушка.— Нам уже нужно, чтобы кругом было много людей, чтобы мы всем были позарез нужны. Ты уже не можешь без своего НИИ, я не могу без своих больных. Сказать но совести, я и не знаю, кто кому больше нужен, я им или они мне.

Снег невесомо громоздился на ограде, на дворо­вых скамейках, на карнизе у самого стекла.

— Что это так Ленки долго нет,— сказала Ба­бушка.

После школы Лену и еще нескольких перво­классниц повезли на стадион: отбирать в гимна­стическую школу.

— Какой снег,— сказала Бабушка.

— Жаль Сергея нет, он бы порадовался,— ска­зала Мать.

— Да,— тотчас поняла Бабушка. — Наконец-то теща занялась своим прямым делом — штопает зятю носки.

Они шили, поглядывали в окно. Двор был пуст, один снег там царствовал.

— А вот и наша дочь собственной персоной,— сказала Мать.— Мчится, никого не видит, ничего не слышит. Наверняка очередная трагедия.

— И можно наверняка сказать, что из-за Али Крымовой. Что-то не помню я, чтобы в детстве у меня бывали такие подружки.

Никто в семье еще не видал знаменитой Али Крымовой, зато слышали о ней по нескольку раз на день. «Аля сказала», «Аля решила» и даже «Аля велела».

Дочь стояла в дверях, занесенная снегом, в рас­стегнутой шубе, в шапке набекрень и с отчаянными глазами.

— Что такое? — с испугом спросила Мать, а Бабушка кинулась растирать Ленины огненно- красные руки.

— Где варежки?

Девочка стояла, смотрела все так же отчаянно и, глотая рыдания, не произносила ни слова. На­конец, она выговорила:

— Меня бро-бро-бро...

И Мать с Бабушкой догадались, что ее бросили. Леночка была поручена бабушке Али Крымовой (Алю тоже везли «отбираться»), и вот теперь ока­залось, что, когда они ехали туда, Лена отдала Али­ной бабушке свои два пятачка, а потом...

— Сказали нам подтягиваться,— захлебываясь и торопясь, рассказывала Лена.— Я ху-худая, мне и подтягивать-то нечего. А у Али не получилось. Меня приняли, а ее не при-при-при... А когда все кончилось, я вышла в раз-раз-разде...

— Ну и что, что?!

— Одно мое пальто висит... Ни Али, ни бабуш­ки, ни пя-пя-пя...

— Куда же они подевались?

— Ушли. А меня бро-бро-бро...

— Значит, у них что-то случилось,— решитель­но сказала Мать,— может быть, бабушке стало плохо.

За отсутствием пятачка Лена шла пешком, спра­шивая дорогу.

— Ах ты, мой дорогой,— говорила Мать, дрожа­щими руками развязывая Ленин шарф.— А у меня как раз сегодня булочки с корицей. Беги мыть ру­ки — и на кухню.

И только когда Лена убежала, Мать взглянула на Бабушку:

— У меня нет слов.

— Действительно, странные люди. Может быть, Алина бабушка безвольный человек, а девочка из­балована...

Но тут их взору предстала Леночка, она тороп­ливо дожевывала, судорожно глотала, чтобы поспеш­но спросить:

— Можно я пойду погуляю?

После всего — опять на улицу, и так поздно?

— Я на минутку, — крикнула Леночка, бросаясь в переднюю.

Было слышно, как хлопнула дверь.

— Быстро высыхают наши слезы,— улыбаясь, сказала Бабушка.

Но Лена в незастегнутой шубе и шапке опять же набекрень вбежала в комнату и ринулась к ва­зочке с конфетами.

— Можно я возьму? — спросила она, хватая конфету.

— Зачем тебе — на улицу? — удивилась Мать.

— Так Аля же любит! — крикнула Лена, исче­зая в дверях.— Ты забыла?