Ольга Чайковская - Счастье, несчастье...

— Лена, вернись! — крикнула Мать.— Ты видела Алю?

— Я же тебе говорю, она гуляет.

— И она успела тебе объяснить, почему они с бабушкой ушли?

— Ну конечно, — беспечно ответила Лена, едва стоя на месте.— Ей надо было делать уроки.

— Но и тебе нужно было делать уроки. И пята­чок...

— Да они просто забыли! — радостно крикнула Леночка.— Просто забыли! — и скрылась за дверью.

Бабушка и Мать молчали.

— Никакого самолюбия у нашей дочки, — ска­зала Мать.— И уже несет конфетку.

И тут Леночка ворвалась снова.

— Не ту взяла! — крикнула она азартно.— Аля любит только «Мишку на Севере».

— Лена, ты с ума сошла!

— Да я просто не ту взяла! — смеясь, закри­чала им девочка уже из-за двери.

Бабушка и Мать были подавлены. Что это — доброта или беспринципность (если можно говорить о ней по отношению к семилетней девочке)? Такая незлобивость — но не переходит ли она в угодничанье? Слабость, неустойчивость...

— И беззащитность,— печально добавила Ба­бушка.

Быстро темнело. Зажгли свет, и окно стало чер­ным, непроницаемым. Снег летел, как прежде, но успокоения уже не приносил. Они молча шили, и каж­дая думала о Леночке. Думали они примерно одно и то же, знали это, а потому даже не разговаривали. Наверное, надо укреплять эту натуру? Научить от­стаивать себя? Но ведь это редкая, прелестная на­тура — как бы не убить в ней эту прелесть, все то, что они особенно в ней любили, главное ее очаро­вание — готовность доставлять людям радость. На­до выбирать? Или можно как-то совместить?

Неожиданно перед ними предстал Отец — бес­шумно, как дух, они даже рассмеялись. Обычно они всегда слышат, как в замке поворачивается его ключ. Но Отец не смеялся.

— Что с нашей дочерью? — спросил он.

— А где она?

— За дверью стоит. Зареванная, расхлюпанная. Домой идти не хочет.

Все трое кинулись на лестничную площадку. Снизу взбежал по лестнице Колька, он шел из шко­лы. Они столпились вокруг отчаянно всхлипываю­щей и уже распухшей от слез Лены.

— Аля Крымова! — сказали все хором.

— Она... она... Она ушла.

— Да? — спросила Бабушка.— А как насчет «Мишки на Севере»?

— Так она же ее съе... съе... съе...

— Не играй ты с ней больше,— говорила Мать.— Ну все, ну давай раздевайся, и будем пить чай. Играй с Катенькой.

— Катя теперь со мной водиться не будет. Ей Аля не велит.

— Но это просто демон какой-то, а не девочка.

Рассаживаясь на кухне пить чай, обсуждали про­исшествие. Во дворе зажглись фонари. Говорили, конечно, об Але Крымовой. Колька считал, что ей просто надо дать по шее. Отец — что надо все-таки уметь отстаивать себя, невозможно такое полное под­чинение. И вдруг Лена прилипла носом к окну. Что такое?

— Она,— шепнула девочка.

— Потушите свет,— сказал Отец.

Свет потушили, и двор, разом ставший синим, был хорошо виден.

— Да где же она? — спросила Мать.

— Ничего не вижу,— сказала Бабушка.

— И я не вижу,— сказал Отец.

— Самое интересное в том, что и я не вижу,— завершил Коля. —Да вот же она, вот! — кричала в волнении Лена.

Наступило долгое молчание. Все увидели.

— Какая... маленькая,— сказала Мать.

— Тут и но шее-то давать нечему,— с сожале­нием прибавил Колька.

По широкому двору шла девочка. В шапке с помпоном, полузадушенная шарфом, руки в рукавич­ках растопырены — трудно было предположить в ней первоклассницу, скорее, это походило на дет­ский сад.

— Смотрите, как она ставит ножку,— сказала Бабушка.— Правую. Надо сказать родителям, это мы, доктора, такие вещи замечаем.

Некоторое время все продолжали смотреть, как идет доселе неведомая им и знаменитая Аля Крымова. Вот задумалась, подпрыгнула — и пошла пры­гать. Все молчали.

— Демон, — сказал Отец.— Исчадие ада.

И все рассмеялись, а громче всех Леночка.

— Надо позвать ее в гости,— сказала Мать.

— И подкупить «Мишек на Севере», — добавила Бабушка.

Маленький семейный мир с его, казалось бы, та­кими незначительными заботами и тревогами, кото­рые так легко разрешаются. Маленький? Как ска­зать. Для взрослых Лена — один из двух центров жизни, все, с ней связанное, имеет для них огром­ный смысл, вселенский смысл для их семейной все­ленной. Сейчас они успокоились, развеселились, их тревога, глухое беспокойство ушли в подсозна­ние, глубоко ушли — но там и поселились. Жизнь впервые дала им понять, что их любимое дитя, не только начисто лишенное агрессивности (что пре­красно), но и умения себя защитить, входит в мир, где кончится их власть и бесполезна будет их за­щита, где воцарится еще не одна Аля Крымова и неизвестно, что с собой принесет. Впрочем, была у семьи забота посерьезней, о ней старались не ду­мать и все время думали.