Чайковская - Unknown

цивилизации забудется потомками, как забывалась уже не единожды, мы

повелеваем.

Встает другой судья и ровным тоном посвящает всех в условия странного

приговора:

– Поскольку перемещения на Алу посредством «куламоэно» невозможны

отныне на десятки десятков веков, мы жертвуем одним межпланетным судном, на котором отправим на нашу родину обвиняемого Тассатио. Он сможет

искупить свою вину, оставив на Але предупреждение для потомков.

Настает очередь третьего судьи читать свой эпизод решения заседательной

комиссии:

– Предупреждение это должно быть материальным, заметным и бросаться в

глаза. Оно должно быть таким, чтобы это побудило забывших свое прошлое

жителей Убежища искать корни их расы, размышлять о ее происхождении и

почитать родину, взрастившую миллиарды их пращуров за множество

поколений человечества. Великий созидатель Тассатио должен сотворить на

Але имя нашего народа на универсальном языке искусства.

И вновь заговорил первый:

– Лишь в этом случае мы сочтем его раскаяние правомочным и не предъявим

обвинение его соучастнице, чье имя в интересах следствия не фигурирует в

судебных протоколах. Имя же Тассатио в списках Храма Аллийцев будет

очищено от обвинения и обновлено.

Горько смеется летящий в челноке. Неужели они и в самом деле хотя бы на

мгновение допускали, что он, Тассатио, бунтовщик и убийца самого правителя, подстрекатель и вольнодумец, шевельнет пальцем, чтобы выполнить их приказ?

Если бы они не законсервировали все шлюзы до прибытия на Алу, он давно бы

уже лишил их удовольствия развлекаться его неволей. Для этого Тассатио

просто шагнул бы в вакуум, и челнок долетел бы до Алы пустым. Но сородичи

знали, на что он способен. Они лишили его возможности свести счеты с жизнью

таким безболезненным и быстрым способом. Была и вторая причина –

заложница Танэ-Ра, которую он не видел с той встречи в подземелье и даже не

знал, жива ли она на самом деле и не является ли угроза судей всего лишь

блефом.

– Ну что ж, снять «корону», – он смотрит на шлем скафандра, висящего за

прозрачной переборкой, – я смогу и на Але после высадки… Теперь там нет

атмосферы, если не врут наши ученые дураки. Космос сам пришел в наши дома, Танэ-Ра…

Ему мерещится ее печальная полуулыбка, и Тассатио вздрагивает:

– Жива ли ты? Почему ты так улыбаешься? Неужели они убили тебя? Что

означает таинственность твоего лица, Танэ-Ра?

Лик ее меркнет, и пленник не знает, говорил ли он вслух и слышали ли его крик

сородичи по ту сторону камер односторонней связи с Убежищем.

Его предупреждали, что челнок сядет точно в том месте, где прежде была

Гатанаравелла – их родной город. Их с Танэ-Ра, которую по прихоти судьбы он

тогда еще не знал и не любил.

Тассатио не мог понять, чья это ошибка: навигационной системы аллийцев или

инженеров космоцентра. Или его изначально обманули, посулив последнюю

встречу с Гатанаравеллой.

И уж тем более он не мог видеть и слышать, как в скорби тоскливо и горько

ахнула вся нация, переселившаяся на Убежище, смотревшая сейчас на свою

родину через объективы камер челнока приговоренного аллийца.

От Гатанаравеллы не осталось камня на камне. Узнать ее было невозможно.

Горы смяло и вытолкнуло вперед, на бывший город. Дома затонули в магме, а

далеко за пятигранным Храмом, который остался в одиночестве посреди былой

площади города, плевался в небо исполинский вулкан. Смерть и запустение

владели родиной Тассатио.

Слезы стиснули горло обреченного, однако, справившись с собой, он принял

решение, противоречащее недавнему порыву лишить себя жизни.

Покуда хватало воздуха в челноке и скафандре, Тассатио ваял из бывшего

Храма лик погибшей Алы. И ему для этого не нужно было никаких

инструментов, кроме собственных глаз, разума и воли. Он вспоминал то, что, как ему казалось, давно погребено под напластованием десятков лет.

И тревожным взором теперь смотрела в небо царица Танэ-Ра, которой он

обещал вечную жизнь на Але, рядом с собой. Словно отлитое в камне

предупреждение, она высматривала что-то в бездонной темноте вселенной

сквозь небеса с жестоко содранной атмосферой.

Задыхаясь, Тассатио вдруг прояснился сознанием и взглянул через тысячелетия

вперед – и понял, что все зря: умы далеких потомков окостенеют настолько, что

они не захотят замечать и принимать Послания из прошлого. Но сородичи этого