Чайковская - Unknown

задача – во что бы то ни стало помочь ему сделать это теперь… Из-за него я и

длю это свое воплощение вот уже пять веков, со времен Раскола…

Старый Корэй изумленно покачал головой. Он знал, что Паском живет уже

очень долго, но что он задержался в этом мире настолько, даже не подозревал –

тем более, годы никак не отражались на лице и теле кулаптра. Недаром

говорили, что Паском давно мог бы уйти к Взошедшим, на следующую ступень

развития, но живет здесь, задержавшись, по каким-то личным соображениям.

Значит, личным соображением кулаптра был его тринадцатый, которого он не

мог оставить без помощи, но не имеет и права вмешиваться в его отношения с

собственными учениками, пусть даже один из них – родной сын Ала. Это было

обременяющее условие «игры»: уже однажды, в шаге от Восхождения, Ал не

смог отпустить судьбу своего сына, Коорэ. Он погиб сам, из-за него погибли

тогда Танрэй, их сын и еще один ученик Ала – созидатель Атембизе, пытавшийся им помочь в тот страшный день. Так и произошел тот роковой

раскол, и больше никогда «куарт» Ала не являлся на землю цельным. Мало

того, в течение жизни он успевал наделать столь непростительных ошибок из-за

своего беспамятства, что усугублял их с попутчицей судьбы с каждым

воплощением. Ком его вины вырос до размеров айсберга. Он был так необъятен, что разваливался на части, карая все «осколки» великого «куарт». Всё было

против Ала: время, законы Природы, сама история.

– И что, есть надежда, что на этот раз Ал исполнит предначертание? – спросил

господин Корэй, вытирая пот с висков.

– Пока есть. Но это последнее воплощение, когда она есть. Если не сейчас, то

ждать дальше не будет смысла и нужно будет уходить. Слишком много времени

займет тогда его обратный Путь…

Они с Огангой направились дальше, а остановившийся Корэй пораженно

пробормотал:

– Полудуши, полуумы… – и, ужаснувшись своим мыслям, шепнул: –

Полутрупы…

* * *

Небо совсем уже прояснилось, и на горизонте разлила свои румяна теплая

летняя заря, предвещая скорый восход солнца.

Однако Фирэ, младший внук господина Корэя, не видел этого: его глаза были

закрыты плотной повязкой, а ноги безошибочно переступали по стволу дерева, опрокинувшегося через пропасть во время того памятного урагана, который

принес смерч и распался в озере Комтаналэ два года назад. И пусть шарф не

давал смотреть глазами – мальчик видел всё внутренним взором. Он видел не

только то, что впереди, но и сбоку, и даже позади него. Вот вскочили с мест, заметив его, брат с друзьями, вот замерли в ужасе, не смея отвлечь вскриком.

Фирэ улыбнулся: нет, Дрэяна учить бесполезно: он не только не увидит сам, но

и никогда не поверит, что это умеют другие. Брат полагается только на зрение

глаз, а они беспомощны в темноте или в дыму – и тогда человек подобен

калеке-слепцу. Нельзя полагаться только на тело. Оболочка – это та же одежда, которую время от времени следует чинить или менять. Цепляться за

возможности тела так же неразумно, как, умея летать, ограничиваться

перепрыгиванием с камня на камень. Тело не умеет почти ничего и уж

наверняка ничего не помнит. Тот же мозг, часть смертной составляющей

единого «куарт» – что происходит с ним, если перестает биться коэразиоре, а

своевольная и свободолюбивая атмереро покидает кратковременное

пристанище? Мозг и тело беспомощны пред властью всесильной

моэнарториито, которая начинает свой труд спозаранку, едва услышав первый

крик, вырвавшийся из легких новорожденного, и работает до самой ночи, разгибаясь и утирая пот со лба лишь при звуке последнего стона. У каждого

своя моэнарториито, у каждого своя…

Фирэ шел неторопливо и уверенно, ствол покачивался под ним, и время от

времени мальчику приходилось восстанавливать равновесие, выставляя перед

грудью длинный шест.

Дрэян выдохнул только после того, как ступня младшего братишки коснулась

противоположного берега.

– Что ты делаешь? – заорал он тогда, швыряясь обломками кварца. – Вот

вернешься ты, я проучу тебя, безумный мальчишка!

Фирэ сел и принялся со спокойной деловитостью затачивать конец своего шеста

на манер кола. Вдохновленному полетом после праздника Теснауто, ему

захотелось в горы, потянуло в причудливую красоту пещер Самьенских

Отрогов. Жаль, Дрэян совсем разучился покидать свое тело, а то он понял бы…