Чайковская - Unknown

язык уже изрядно заплетался. – Только машина сломалась, а до города было еще

три часа езды… Я вот почему-то больше люблю Прощание, а не Восход. Он

затейливее, что ли…

____________________________

* Восход Саэто – день перехода на лето, когда светлая часть суток по времени

равна темной, и Саэто (Солнце) вступает в свои весенние права.

** Прощание с Саэто – день перехода на зиму, день осеннего равноденствия, прощание с Солнцем и теплом, умащивание злых сил зимы с тем, чтобы та была

не слишком сурова ко всему живому.

Саткрон тут же воспользовался случаем перевести все в любимое русло:

– А эти белесые выродки на своей Ариноре отказались от Прощания и

празднуют только весной – лишь бы не как у людей!

На Ариноре и в самом деле уже лет двести как отказались от осеннего

праздника перехода к зиме, будто не желая замечать подступающих холодов и

притворяясь, что все прекрасно. После того, как в воды океана, омывающего

южную оконечность их материка, рухнул тот злокозненный метеорит, заставив

сдвинуться земную кору, что-то нарушилось в балансе теплых и холодных

течений. На материке Осат начались засухи, а отброшенная еще севернее

Аринора стала быстро покрываться ледовым панцирем. Осень казалась

северянам символом умирания, и праздновать победу зимы – этого вечного

проклятия для любой жизни – над благостным Саэто им уже не хотелось. Позже

к такому решению приплели политические мотивы: дескать, аринорцы не хотят

наравне с ори праздновать этот праздник, считая его нечистым и оставляя все

нечистое своим смуглым черноволосым врагам с Оритана. Вскоре этим

аргументом уже всерьез воспользовались новые поколения северян, все больше

ненавидевших ори. И найти начальную нить этого клубка распрей было теперь

уже невозможно: давно не осталось на этой планете ни правых, ни виноватых…

Так, за пустыми разговорами, гвардейцы набрались и после бессонной ночи

заснули там, где кто сидел.

…Дрэян приоткрыл глаз, осознав, что спать ему мешает отчаянное солнце и

чьи-то назойливые тычки в бок. Светило жарило из зенита, а над следами

ночного пира стоял Фирэ и, насмешливо кривя губы, щекотал своим шестом

брата.

– Сгорите, пьяницы! – сказал он. – Ну и что нынче интересного во сне?

– Умник, – подсевшим голосом, садясь, буркнул Дрэян и стал поправлять на

себе одежду. Лицо его горело, словно в кожу впилась тысяча тонких иголок.

– Ты как будто физиономией в костре лежал, – потешался братишка.

Тут один из дрэяновых дружков зашевелился, полупроснулся и, подскочив с

безумным взором, выкрикнул:

– Что, Тассатио уже высадился на Алу?

– Летит еще. Спи, – посоветовали братья.

Он тут же рухнул обратно в траву.

– Ты зачем через пропасть полез? – вспомнил причину своего плохого

настроения Дрэян.

Фирэ присел перед ним на корточки. Он был усталым и чумазым.

– Ты не доверяешь своему сердцу, о чем нам с тобой спорить? Ты все равно не

поймешь. Идем домой?

Все тот же гвардеец подпрыгнул снова:

– Что, высадку показывают?

– Ты спи, мы разбудим, когда прилетит, – пообещал Дрэян, и они с Фирэ

тихонько убрались с поляны.

* * *

После разговора с Паскомом, уже совсем засветло Сетен отправился домой, гадая, для чего кулаптру понадобился этот высоченный житель Осата. Оганга

казался одновременно и дикарем, и мудрецом. Возможно, в своем племени он

занимал высокое положение, если уж Паском обратил на него внимание. Они

говорили прямо при Оганге – гость с Осата совсем плохо понимал язык ори.

Сильно хотелось спать, усталость, накопившаяся во время долгого перелета, да

еще и празднование Теснауто утомили Сетена до изнеможения. Однако при

входе в зимний сад он увидел картину, отогнавшую сон бесповоротно.

Возле старого колодца, заглядывая вниз, на карачках стояли новые хозяева

дома, их пес и Ормона. Живописности сюжету добавляло то, что их можно было

узнать только по местам пониже спины: остальное было погружено в колодец.

Над композицией из четырех задов победно реял пушистый волчий хвост. Все

были так увлечены созерцанием дна ямы, что возвращения Сетена никто не

заметил. Он встал у дерева, к которому крепилась одна сторона гамака, и

продолжил наблюдение. Наконец Нат отвлекся и, почуяв друга хозяина, выпрыгнул ему навстречу.

– Вода ушла, – выкарабкиваясь из ямы, вставая и отряхивая руки, сообщил Ал.