Чайковская - Unknown

– Но…

– Что «но»? Кому будут нужны твои языки и книжки о розовых бабочках, когда

рухнет вся система ценностей? Если все займутся бабочками, как будет

выживать цивилизация?

– Но у меня нет ни малейшей склонности к математическим наукам, чтобы

обучаться в «Орисфереро»!

– Ясно, языковедение – последнее пристанище для тех, у кого отсутствуют

малейшие способности и таланты. На экономике именно так о вас и говорят, а

теперь я убедилась в справедливости этого наблюдения, – Ормона

удовлетворенно откинулась на спинку стула.

Тессетен не мог понять, что происходит у него на душе. Ему хотелось одернуть

жену, но в то же время она была так убедительна и так тонко язвительна, что

вроде бы и не за что пресекать эту «милую пикировку». Мало ли какая ерунда

происходит между женщинами, их подводных течений не поймешь – обычно

лучше оставить это им. Но тут какая-то мысль все время мелькала на задворках

сознания, и связана она была с дикарем кхаркхи, Ишваром.

– Я думаю… – медленно заговорил он, не сводя глаз с лица Танрэй и совсем не

замечая этого в лихорадочном отлове ускользающей идеи, – что Танрэй… могла

бы… нам… помочь.

Жена Ала изумленно захлопала ресницами, смаргивая выступившие слезы.

Ормона вскинула бровь.

– Наши соседи, кхаркхи, совершенно неспособны выговаривать звуки языка

ори. А мне лично не хочется драть глотку, изучая их примитивную лингву, это

дикость.

– Ты и не пытался, – подсказала Ормона.

– Да. Не пытался. Неохота. И вот как бы сделать так, чтобы и нашим, и вашим?

Танрэй после бессонной ночи начала впадать в какое-то заторможенное

состояние и совсем перестала понимать, чего от нее хотят.

– Что? – удивленно спросила она, заметив, что от нее ждут какого-то ответа.

– Я говорю, что если придумать синтетический язык на основе ори, но

упростить его так, чтобы он стал доступен и дикарям, с которыми нам хочешь

не хочешь, а придется сосуществовать?

– Я… Не знаю, я подумаю…

– Ладно, пока забудем, – согласился Сетен, махн

ув рукой. – Сегодня нет резона говорить о делах. Всем надо выспаться. Что, собственно, мы и намереваемся сделать – правда, родная?

Ормона ослепительно улыбнулась:

– Безусловно, дорогой!

Ал и Танрэй остались наверху, а гости спустились в зимний сад и

расположились в гамаке – мол, привыкли спать на свежем воздухе.

– Что скажешь о Танрэй? – укладываясь поудобнее и пристраивая голову на

плече мужа, спросила Ормона.

Подобных вопросов о других женщинах она не задавала никогда, и Сетен даже

слегка удивился.

– Девушка как девушка. Жена моего друга. Как она может быть мне?

– Хах! Она попутчица твоего друга, – Ормона нарочно подчеркнула слово

«попутчица», – а это накладывает на нее определенные обязательства. Но, по-

моему, она не слишком-то старается…

– А по-моему, это не твое и не мое дело.

– Будь проще. Если нам придется жить с ними бок о бок на Рэйсатру, все

должно быть так, что не придерешься.

– Вот и не лезь в их жизнь.

– Я расскажу тебе об этой девочке. Она закрывалась от меня все время, пока мы

были с нею вместе, но ее видно, как на ладони. В их семье всем заправляют

женщины. И так было всегда. Но не потому что женщины такие сильные, а из-за

того, что мужчины там еще слабее. Женщины их капризны и прихотливы. Чуть

что – хватаются за виски и жалуются на нездоровье, и тогда мужья начинают

прыгать вокруг, пытаясь им угодить…

Ормона так вошла в роль, что сама не заметила, как подскочила и стала

показывать все в лицах под хохот мужа, оставшегося на месте, в гамаке.

– А когда в их семье рождается девочка, они носятся и с ней, пока она малышка.

Уси-пуси, Танрэй, какой у тебя великий… «куарт»! Какая ты вся… избранная!

В итоге Танрэй настолько проникается идеей о своей предназначенности в

попутчицы величайшему из великих – Алу, что перестает чего-то добиваться

сама. И когда из милого цыпленочка выросла такая же милая квочка, выясняется, что она ничего не умеет…

– Подожди, ты это серьезно?

– Что?

– Ты серьезно считаешь ее профессию никчемной?

Ормона отвернулась, закатила глаза к небу, изучая кроны тропических деревьев, и раздраженно присела возле него в гамак:

– Нет. Не считаю. Но в ее исполнении эта профессия никчемна.

Тут и Тессетен привстал с подушки, облокотившись на руку:

– А давай заключим с тобой пари, что эта девочка сделает многое при помощи