Чайковская - Unknown

– Так и не нашли их?

– Как сквозь землю канули, владыка. Теперь если найдут, несдобровать им: больно уж они солдат обозлили, их товарища погубив. Могут и не довезти

живыми…

– Жаль… И что им не сиделось, почему бежать вздумали? Я их честно

наградить хотел, в замке поселить, чтобы под рукой всегда были, если еще чего

понадобится…

– Значит, это знак Единственного и Превеликого. Не хотел он гневаться на тебя

за кощунство, грех это смертный – ведьм приваживать, они ведь мраком своим

все вокруг поганят.

– Какой же грех, если они светлое чудо сотворили, чаду жизнь спасли?

– Не обманывайся, владыка, не очаровывайся, поддаваясь искушению мракову.

Так они и промышляют: на одно доброе дело десяток мерзейших, за каждое из

которых после смерти ждут пытки немилосердные, да не тело страдать будет, а

душа, не ведающая смерти, а потому подверженная бессрочному наказанию

длиною в вечностью Сбежали – значит, такова их планида, а солдат тот в

добрые края попадет и счастлив там будет, пострадал без вины. А тебе, владыка, сейчас следовало бы увезти сына из города. Тайные гонцы скверные вести

несут: близко уже совсем бесчисленное войско Тимаратау-хога… Да, а заметил

ли ты, что ведьмы те тоже из хогова племени были?

Правитель погладил короткую и острую черную бородку:

– Из хогова-то из хогова, да и ты ведь из тех. Нет разве? Или и тебе теперь

доверять нельзя, если о племенах раздумывать?

– Я-то ведь родился здесь, владыка, – сурово и слегка обиженно вымолвил

Соуле, мрачнея еще больше. – А эти, почитай, перед самым его походом

пожаловали. Как бы не они и есть шпионки Тимаратау злонамеренные! Он

хитер, зверь в человеческом обличии, его шпионом любой быть может – хоть

девица, хоть малец безусый, на кого и подумать не можно. Сам видишь, как

совпало все.

– Ох, прав ты, наверное, Соуле! Пусть соберут нас с Миче в дальний путь.

Увезу его в глушь, к родичам, а сам сразу же и вернусь, к началу осады, глядишь, поспею. Ежели случится она, та осада…

– Недоверчив ты стал…

– В чудеса я поверил, Соуле. В хороший знак!

– Что ж, тогда и не спеши. Найдется, чем армию вдохновить.

* * *

– Ну, что там она?

Соуле кивнул на тяжелую перекошенную дверь.

– Питаться отказалась, господин, – пожаловался стражник, чересчур уж слезно, чтобы тайный определитель поверил его сытому огорчению.

– Да что ты? А может, и бьет она там сама себя?

– Вы же сами велели, чтобы ни пальцем…

– Велел, велел.

Соуле отодвинул его и вошел.

Обняв колени, Танрэй сидела на соломенном тюфяке в углу низкой камеры. От

непривычно яркого света его тусклой лампадки она прищурилась. Тайный

молча подошел почти вплотную и знаком повелел встать.

– Что с сестрами? – спросила она, поднимаясь.

– Здесь я спрашиваю…

– Ты молчал, вельможный.

– …и я же первым начинаю разговор!

– Уже, как видишь, не первым.

Дерзкая! Но что хороша – того не отнять. Остерегаться таких красавиц следует, равно как и уродливых. Что та, что та крайность от мраковых затей исходит. А у

сестрицы ее, тоже лицом удавшейся, еще и печать на лице имеется – пятнышко

на щеке, маленькое, но выпуклое, верный признак.

– Сестры твои сознаются сейчас в ваших темных делах, противных

Превеликому. И ты расскажешь, а потом я подумаю, как помочь твоей

заблудшей душе.

Танрэй отвернулась и опять села, полностью равнодушная теперь ко всему.

– Мальчика-то хоть отдали отцу или и его сгубишь, чтобы нас виноватыми

выставить?

Он поразился. Здесь были владения страха. Попадая сюда, даже здоровые бугаи-

воины, заподозренные в ворожбе, блажили и каялись. А ведьма говорила на

равных и, кажется, давно разгадала его замысел. Соуле впервые в своей жизни

ощутил тень уважения к женщине.

– Ты из племени хогов, так? – не ответив ей на вопрос о Миче, вымолвил

тайный.

– Да ведь и ты не из здешних, вельможный господин! – почти точь-в-точь

повторила она слова владыки, как подслушала.

Соуле наотмашь, безо всяких чувств ударил ее по лицу. Ведьму отбросило на

тюфяк, а из прокушенной изнутри щеки полилась кровь, стекая с краев губ.

– Не чувствую я никакой боли, не старайся, – осклабив красные зубы, прохрипела она, сплюнула и поднялась. – Я ведь ведьма, а наше сословие к

пыткам равнодушно, али не знаешь, хог?

Он ударил еще раз, уже кулаком в скулу.

– Изувечишь – говорить не смогу, хог. Да тебе, видать, и не надо.