С учетом всего этого, Вьюгину оставалось тихо сидеть в гостинице и ждать Мфене, который должен был все подготовить для перехода границы. При гостинице, учитывая ее скромные размеры, не было никакого ресторана и даже бара, поэтому Вьюгин уже был готов перейти на питание консервами и растворимыми в кипятке питательными смесями, но хозяйка, выражая своей улыбкой всю свойственную ей и, увы, невостребованную обольстительность жительницы своей знойной прародины, пригласила его к себе на поздний обед. Вьюгин был накормлен вегетарианским пахучим карри, где из всей сложной смеси узнаваемой для него оказалась одна фасоль, весьма заметная в густом остром соусе, а все прочие овощные незнакомцы так и сохранили свою анонимность. К соусу был подан отварной рис, пресные и твердоватые блины чапати вместо хлеба, и еще много всего такого, что полагалось добавлять в еду, вроде тертого кокосового ореха или мелко нарезанного жгучего зеленого перца.
Вьюгин со своей стороны выставил бутылку виски и коробку конфет, захваченную им на всякий случай из столицы. У него, правда, были колебания относительно совместимости горячительного напитка и индуистского стола, но хозяйка, предложившая называть себя Шобха, отнеслась к появлению бутылки “белой лошади” с одобрительным пониманием. Когда Вьюгин наливал виски в ее бокал, она лишь умеренно добавляла туда содовую воду.
— В наш заштатный городок так редко приезжают гости из столицы, — томно вздохнула Шобха и обожгла Вьюгина взглядом, от которого следовало бы держать подальше огнеопасные объекты. Видимо, непростительно долгое отсутствие ее супруга, который все никак не мог распроститься с землей его предков, не могло не сказаться на поведении хозяйки в сторону ее значительной раскрепощенности. Она зачем-то заговорила об особенности путешествий в наши дни. Раньше длительность поездки туда и потом само возвращение объяснялось несовершенством транспортных средств, что проявлялось в их медлительности: парусный корабль, караван верблюдов, а то и пеший переход. Но в век сверхзвуковой авиации возможности путешественника неизмеримо возросли, а вот желание ими воспользоваться зависело от чисто субъективных причин. И было ясно, что неизвестный Вьюгину господин Рагхаван, владелец гостиницы “Виктория”, волевого поступка в этом направлении все не проявлял.
— Как вам нравится наше овощное карри? Я хотела приговить соус с курицей для вас, но слуга, который должен был ее зарезать, куда-то запропастился. Я же этого сделать не могу. Ахимса.
Вьюгин вспомнил, что так называется непричинение зла всему живому.
— Карри замечательное, — почти искренне сказал он, не привыкший еще к необъснимому пристрастию здесь к перцу, но допускавший, что в этом может заключаться даже своего рода идея некоей дезинфекции желудка.
Со стены и здесь смотрел с благожелательной улыбкой Кришна, как известно, Источник Жизни, постоянно раскрывающий свое Безусловное, что составляет Единство и Многообразие всего сущего. В свое время Вьюгин немного расширил свою эрудицию за счет чтения Патанджали и Кришнамурти, которыми снабжала его одна знакомая, восторженная последовательница индийской религиозной философии… Сейчас, уже слегка захмелевший, Вьюгин вспомнил какие-то кинокадры знаменитого индуистского храма, стены которого покрывали каменные изваяния, представляющие любовные пары (или это была все одна и та же пара?), которые совершали совокупление порой в физически невыполнимых, почти акробатических по своей сложности позах. Может быть, это и было, воплощенное в любовное действие, это самое таинственное Единство и Многообразие Текущего и Условного?
— Я жду здесь одного человека, который должен меня взять с собой в поездку, — сказал Вьюгин, чтобы как-то объяснить свое проявление в этом городке. Здесь почти все было правдой, ибо он ждал Мфене, а тот должен был затем перебросить его на ту сторону.
— Вы, мне кажется, научный работник, — подсказала ему Шобха, улыбаясь со сдержанной обольстительностью, так как она не забывала, что она все-таки является супругой (это можно было, впрочем, считать Преходящим) и матерью (а это уже было Безусловным).
— Да, я занимаюсь этнографией, скорее, даже этнологией, — тут же придумал себе занятие Вьюгин. — Мне очень хочется посетить один район, где обитают незнакомые мне и, кажется, малоизученные племена.
И это тоже оказалось отчасти правдой, так как Вьюгину надо было попасть в места, которые не могли не вызвать у него некоторого этнографического любопытства, которое не уменьшалось от того, что там, по слухам, происходят вооруженные стычки. Вьюгин поглядывал на хозяйку осторожно, будто стараясь, чтобы зрительные импульсы не принимали какой-нибудь слишком уж активный и даже осязаемый характер. За все время жизни здесь он уже не только вполне освоился с видом темной кожи, но даже находил, что у нее есть неоспоримые косметические преимущества перед светлой. Напрмер, на ней не видно разветвления кровеносных сосудов, разного рода прыщиков, покраснений и пятен. Недаром европейские модницы стараются выглядеть смуглыми даже зимой, что технически теперь вполне осуществимо. И хотя Шобха ему нравилась, Вьюгин все еще уважал институт брака, и над хозяйкой, несмотря на ее положение почти что соломенной вдовы, для него светился воображаемый запретительный сигнал. “Если эта красавица с темным ликом сама даст мне какой-то явный знак”, подумал он в состоянии некоей хмельной безответственности, “я, возможно, и дрогну”. Вьюгин был достаточно самокритичен, не был слишком высокого мнения о прочности своих моральных устоев, и считал, что дальнейшее падение уже мало его пугает.
Читать дальше