Анатолий Луцков - Африканский связной

И тут в песне впервые упоминался этот упоительный танец:

Далее живописались подробности победного шествия этого танца по городу, когда домохозяйки бросали свои очаги и бродили, приплясывая, по улицам. А школьники легко предпочли сидению в классах более увлекательное занятие, напевая слова этой песенки уже за пределами школы.

Адрес Элис должен был знать Спиро Кандаракис, преподаватель, с ним Вьюгин познакомился на той же вечеринке, которая фатальным образом свела аспирантку третьего курса из Найроби и Вьюгина вместе, что логически должно было завершиться тем, что они оба, выражаясь поэтически, разделили впоследствии ложе. Кандаракис не то писал отзыв на ее диссертацию, не то должен был выступить оппонентом на ее защите, не то был консультантом.

Вьюгин встретился с сыном греческого коммерсанта и туземной женщины в одном приморском баре за пивом и Спиро сначала просветил Вьюгина относительно того, легко ли быть мулатом в Африке, сравнивая два исторических периода: колониальный и после обретения независимости. Спиро было около тридцати пяти лет и его жизненный опыт уже позволял ему судить об относительности блага всяческих исторических перемен, а также о непрочности человеческого счастья вообще.

— В колониальное время такие, как я считались недостаточно белыми, чтобы быть принятыми в белое общество. После независимости, и уже при черном правительстве, мы оказались слишком белыми, чтобы считаться чистокровными сыновьями этой черной страны. Боюсь, что нам теперь приходится довольствоваться скромной ролью пасынков или приемышей.

А о желании Вьюгина съездить в Найроби и встретиться там с предметом его нынешней, еще далеко не угасшей страсти, Спиро сказал после основательного глотка пива:

— Алекс, я все-таки наполовину туземец, хоть и неполноценный с точки зрения властей, и кое-что впитал с молоком моей африканской матери. У нас нет прямого аналога европейской поговорки, скажем, французской: loin des yeux…, ну, вы знаете, как дальше, словом, то, что далеко от глаз, далеко от сердца. Здесь говорят примерно так: “кого нет сейчас, нет вообще”. Налицо философский солипсизм и еще задолго до Беркли. Любопытно, правда?

У Спиро волосы были типично африканские, но рыжеватые, а кожа была жизнерадостного медного оттенка.

— Так вот, здесь испытания долгой разлукой, похоже, не выдерживает никто и гомеровская Пенелопа, отваживающая напиравших отовсюду женихов, вообще выглядела бы здесь нелепо. Мужчина, отправляющийся из своей деревни надолго, находит, как правило, в городе, где у него работа, и временную жену. А возвратившись домой, может там обнаружить одного-двух ребятишек, физическим отцом которых он никак быть не мог. Он, конечно, может поколотить жену из морально-педагогических соображений, но против прироста семьи он, в принципе, возражать не будет.

Вьюгин уже нетерпеливо ерзал на круглом табурете перед стойкой бара.

— Спиро, если я вас правильно понял, даже если я и найду ее по адресу, который надеюсь у вас получить, мне теперь с ней придется как бы заново знакомиться?

— Алекс, я предложил бы вам вообще ее не искать и тем самым уберечь себя от неизбежных разочарований. Во-первых, Элис не из тех, уж извините меня, кто упорно избегает общества мужчин. Разве лавочник станет выставлять покупателей и запирать дверь в разгар торговли? Я с идеализмом в жизни расстался уже давно, я идеалист только в философии. За время преподавания в университете я вообще пришел к выводу, что у физически привлекательной женщины нет стимула для развития ума, поскольку все готовы любить ее и без такового.

В конце Спиро сказал, что Найроби, конечно, стоит того, чтобы в нем побывать, но пусть эта поездка не будет связана с желанием разыскать Элис Мнамбити и привел известное, хотя и двусмысленное в этом случае высказывание Демокрита о невозможности дважды войти в одну и ту же воду бегущей реки. И еще Кандаракис сказал, подмигнув Вьюгину, что Элис уехала еще до выхода газеты, запечатлевшей ее голову на плече у Алекса. Возможно, доброжелатели перешлют номер газеты в Найроби и тогда уж точно она сюда не скоро приедет.

Когда Ляхов отправлял его с заданием и давал последние наставления, он снял очки, чтобы протереть стекла. И тогда Вьюгин заметил в его глазах сосредоточенную задумчивость, переходящую в озабоченность, и ему вспомнилась одна африканская поговорка: “Если послать другого вместо себя, то твои ноги будут отдыхать, а сердце нет”. Но если бы он сам отправился теперь к границе, а Вьюгина бы предоставил самому себе, это было бы верхом нелепости. Это было бы похоже на то, когда командир уходит сам в разведку за линию фронта, а его солдаты остаются в блиндаже, бездельничая или играя в карты при свете коптилки или свечного огарка.