Анатолий Луцков - Африканский связной

— На этом участке реки их нет. Бегемоты не любят места, где много людей. Каждая их семья занимает свою территорию и чужих к себе не подпускает. Им нужен корм на берегу и чтобы никто не мешал.

Два паромщика тянули канат регулярными рывками, а третий, сидя рядом и зажав небольшой тамтам между колен, отбивал им нужный ритм. Сосед Вьюгина пояснил, что в обратном рейсе этим будет заниматься другой паромщик. Они так и чередуются, чтобы каждый мог отдохнуть. Он смотрел на Вьюгина с доброжелательным любопытством, видимо, европейцы в такую даль забираются не часто, но вопросов деликатно не задавал.

Потом автобус рявкнул мотором и въехал на деревянный причал на том берегу и покатил дальше, а мухи це-це отстали.

Вьюгин чувствовал, что он смещается куда-то не только географически, но и в языковом отношении, потому чт речь пассажиров все больше становилась недоступной его пониманию. До этой паромной переправы он еще ловил понятные ему обрывки разговоров, так, один из едущих обиженно жаловался соседу на своего дальнего родственника:

— Я одолжил ему два больших мешка клубней маниоки и теперь мой живот полон сомнений. Он клялся самим Нзамбе, что вернет все или заплатит сразу после начала больших дождей. Но уже почти две луны прошло с тех пор. Почему долг мешает спать тому, кто его дал, а должнику нет?

Ответ соседа был дан в виде объяснения, содержащего довольно сомнительное утешение:

— Там, где есть достаток, туда и идут что-то просить. А еще говорят, что если твой огород у реки, жди ночью бегемота. Не надо ничего давать тому, у кого два рта.

Видимо, так называли здесь человека вероломного и просто обманщика.

Задание, которое Вьюгин получил от Ляхова, состояло из нескольких частей, напоминая детскую сборную игрушку и даже обидную по своей технической упрощенности матрешку. Ему надо было проверить весь путь к границе соседней страны, записывая все, вплоть до названий придорожных деревень. Если он окажется слишком сложным или опасным, нужно будет подобрать другой вариант. Следовало обращать особое внимание на проходимость дорог, отмечая степень ее возрастания или, скорее всего, угасания по мере приближения к границе. Можно ли пользоваться дорогами в сезон дождей или нет? В общем, водителю грузовика на этом маршруте предстояло в будущем оценить преимущество смелых и неординарных решений. Вьюгин догадывался, что Ляхов должен сообщить своему начальству, можно ли будет в дальнейшем отправлять грузы тем, кого они собираются поддерживать в чужой междуусобной борьбе. Это будет в том случае, если в тиши просторных кабинетов с картой Африки на стене будет проявлена дерзостная готовность затеять дорогостоящую авантюру во имя все той же геополитики. Или же во имя некоей идеи, призванной вскоре овладеть массами, как и всякая уважающая себя идея, пусть даже и основанная на теории, которая плачевно не в ладах с фактами. Здесь уместно было бы вспомнить странное, скорее, ироничное высказывание Гегеля о том, что если его теория не соответствует фактам, то тем хуже для них, но уж никак не для теории.

Был еще целый перечень того, что должен был сделать, а больше просто выяснить Вьюгин, кроме того, передать кое-что, занимающее мало места в его дорожной сумке и плотно упакованное. Возможно, это были кадры пленки с напечатанным на ней текстом, предназначенные для одного лица, которое он должен попытаться встретить и распознать по паролю, а его рабочая кличка была “Леонард”. Если встретить его не удастся или его уже не будет в живых (Ляхов допускал и это), все должно быть немедленно сожжено. Этот пока почти мифический в глазах Вьюгина Леонард должен был там действовать под личиной журналиста-экстремала, которого не пугает свист пуль и все тот же безжалостный Желтый Джек.

Ляхов отправил Вьюгина в эту поездку очень своевременно, тем самым избавив его от мучительного соблазна лететь в Найроби, чтобы увидеться там с Элис Мнамбити. Желание это получило лицемерную упаковку обычной туристской любознательности: об этом городе он много слышал и к тому же туда был прямой авиарейс. Местная молодежь с упоением танцевала в те годы заморский танец, который она называла “твисти”, носила майки с изображением белого красавца — короля песен и этого танца, при этом напевала, пританцовывая и совершая телом умопомрачительные змеиные извивы, следующие слова:

Эта танцевальная песенка на суахили пришла из не столь уж далекой отсюда страны и ее незамысловатый текст означал: