Е. Бирман - Рассказы

Он сказал, что покажет мне бутылку разрекламированного им бренди, поднялся из белого пластмассового кресла и вошел в свой дом.

Некто сегодня закончил работу рано и возвращался домой засветло. Он ехал от моря в гору. Он ехал к себе домой. Когда он выехал со стоянки, путь ему на некоторое время перегородил семитрейлер, тоже выруливавший на дорогу из-за бетонной ограды. Сначала показался тупой его нос, потом он медленно выдвинулся весь, заняв обе полосы, затем, изгибаясь, перевернутым вопросительным знаком без точки уполз в правую полосу. Некто, рано закончивший работу, обогнал семитрейлер по дороге домой в горы.

Дорога была как дорога: сначала два светофора с основанным на ежедневном опыте выбором полосы, из которой к следующему светофорному ожиданию можно попасть быстрее. Между светофорами он развлекался делом рук шутников: кто-то пальцем вывел на заднем пыльном стекле «Королы» кокетливую надпись «Помой меня». Кто-то защемил дворником заднего стекла надорванную вдоль обертку «Сникерса» на микроавтобусе. И теперь, когда вихрь касался обертки, она радостно и мгновенно открывала серебристую узкую пасть, когда же вихрь, изменивший намерения, заставлял пасть захлопнуться, она делала это решительно и сурово, показывая коричневатую, с синей татуировкой верхнюю челюсть.

Дорога номер один, как всегда, когда он ехал по ней вечером в гору, оставляла его наедине с музыкой и итогами дня, всегда в тех же местах пропуская его между быками и под тяжелыми бетонными дугами автомобильных развязок и предлагая различные съезды. Предлагая на всякий случай, зная, что он не намерен этими съездами пользоваться по дороге домой. Вот и короткий туннель прогнулся, и последний разъезд пропустил его на дорогу, текущую сквозь домашнего вида лес. Он давно не возвращался так рано, и предвечернее освещение леса обещало интересную игру теней на склонах и яркие пятна на сосновых подъемах холмов. Он сбросил скорость, готовясь не упустить просветы среди деревьев, в которые можно увидеть поляны или уходящие вдаль холмы или разглядеть примостившийся в глубине рассадник неопределимых с дороги растений.

По этой дороге он едет домой. Дома он бросит сумку, снимет с запястья часы, вынет из заднего кармана бумажник, поставит на подзарядку сотовый телефон, переоденется и откроет дверь в сад.

Светящее сзади солнце сменилось геометрической тенью. В зеркале заднего вида он увидел силуэт семитрейлера, напоминавший заколоченную триумфальную арку на колесах. Неужели тот самый, который я обогнал, подумал он. Не будем ему мешать, решил. Он тронул рычаг переключения передач, чтобы на крутом подъеме перейти из автоматического в ручной режим, но что-то было не так на этот раз. Машину тряхнуло, застопорило, и он понял, что в заколоченную триумфальную арку он въезжает задним ходом.

В теплом неподвижном воздухе лес волнисто стремился вверх, как устремляются вверх семь волосков рисованного человечка, увидевшего перед собой разинутую пасть рисованного чудовища. Поблескивающая на солнце дорога попыталась отбросить хвост, уползти в лес и зарыться в опавшую хвою. А само солнце из рваного окошка жидчайших облачков, распушенных кусков ваты, поднятых ветром в небо, смотрело вниз с отвращением. Оно напустило на себя вид, будто пыль в нижних слоях атмосферы делает для него картину расплывчатой. Но это неправда — здесь лес, и никакой пыли в воздухе нет.

Я читал роман «Бледное пламя».

Эти строки принадлежали герою романа — поэту Ш. Я согласился и съел гренки с молоком. Позвонил мой друг из Канады, мы сравнили погоду в Канаде и здесь, поволновались по поводу грозящей рецессии в мировой экономике и разошлись во мнениях в вопросе первородства гуманизма и религии. Затем был звонок от знакомой, она сообщила, что умер мой давний приятель в России. Я продолжил читать «Бледное пламя». Другой герой, доктор К., комментировал приведенные выше строки поэмы.

«Довольно задуматься о бесчисленном множестве мыслителей и поэтов, коих свобода разума скорее скреплялась Верой, чем сковывалась ею на протяжении всей творческой деятельности человечества, как поневоле усомнишься в мудрости этого поверхностного афоризма…»

И опять я должен был согласиться. Я улыбнулся мелькнувшей у меня кокетливой мысли: читая очередную хорошую книгу, я будто добавляю молока в блюдечко для своего любопытства. Затем я вздремнул. Проснувшись, увидел, что погода все еще хороша и нежна, а воздух неправдоподобно густо насыщен свежестью. На балконе скопились в трех углах опавшие листья.