Хербьёрг Вассму - Седьмая встреча

— Да, — прошептала она и крепко прижалась к нему. О том, что случилось, они больше не говорили.

— Ты такой вежливый, — прошептала она, когда он собрался уходить.

Ему бы хотелось, чтобы она сказала что-нибудь другое. Неважно что. Просто другое, что-нибудь необычное. И, не зная, как избавиться от этого чувства, он сказал ей, что она красивая. Кто знает, зачем он это сказал, никто его не просил. Но ее обрадовали его слова, так что сказаны они были не зря.

Пока он целовал Элсе, он понял, что все время помнил, что это не Руфь. По пути в казарму Горм решил написать Элсе, что больше не может с ней встретиться.

Парни в казарме под разговоры о девушках играли в карты. Одд, спавший с Гормом на одной двухъярусной кровати, видел, как Горм танцевал с Элсе.

— Ничего штучка, — сказал он, присвистнув.

Горму это понравились. Это доказывало, что с Элсе стоит иметь дело. Но он не нашел, что ответить Одду.

— Получил, что хотел? — спросил Одд.

— Что получил? — растерялся Горм.

Парни захохотали.

— Между вами что-нибудь было? — спросил парень по прозвищу Языкастый, который никогда не лез за словом в карман.

Горм разглядывал свои карты. У него на руках были трефовый туз и червовый король. Но сейчас это не могло ему помочь.

— А тебе-то что? — сказал он наконец.

— Да так, захотелось узнать, ты вернулся какой-то выпотрошенный. Вот я и подумал, что это ее работа.

Все, кроме Горма, засмеялись. Он снова перебрал свои карты. Оставил себе двойку пик.

— Нельзя безнаказанно сплетничать о дамах, — произнес он как можно спокойнее, ничего другого ему в голову не пришло.

Парни снисходительно отнеслись к его словам. Некоторое время их занимала только игра. Но Горм потерял к ней интерес. Он никак не мог вспомнить лица Элсе, помнил только, что у нее на животе возле пупка было родимое пятно.

Неожиданно Одд ткнул его в бок.

— Горм, с тобой все в порядке?

— Я не уверен, — серьезно ответил Горм и покрыл валета трефовым тузом.

Парни опять добродушно захохотали. Как мало им нужно, подумал Горм. Им только палец покажи, и они уже смеются. А вот ему надо последить за собой, во всяком случае, не напиваться до бесчувствия.

Горм так и не написал Элсе, что больше не может с ней встречаться. Напротив, пока он служил в армии, они встречались регулярно. Это получилось как-то само собой.

Несколько раз сначала был диван, а кофе потом. Если ему хотелось, чтобы было наоборот, было наоборот. Одеваясь, Элсе болтала обо всем, что приходило ей в голову. Горм пытался отвечать на ее вопросы, если, конечно, не предпочитал разговору любовные игры.

Казалось, Элсе тоже служит в армии, только ее часть находится в другом лагере, и им дано встречаться, пока длится и к служба.

Но почему-то Горму всегда становилось грустно, когда он думал об Элсе. Особенно когда все было кончено и он одевался. Ему не хотелось показывать ей этого, чтобы она не подумала, будто это ее вина. Поэтому он приносил ей подарки. Ему было приятно видеть ее радость. Серебряную побрякушку, шкатулку с зеркальцем и ключиком, мохеровый джемпер абрикосового цвета. Больше всего ей нравился медный поясок, который делал ее талию тонкой, как у муравья.

Не считая того, что происходило на диване в отсутствие докторского семейства, самое приятное было слышать, как она восклицает: «Господи, какая красота! Сколько же это стоит?» — и видеть ее радость.

Горм не понимал, как он мог принять ее за Руфь. «Будь осторожнее, — говорил он себе, ты не способен отличить одну девушку от другой». Несколько раз, сидя и глядя на Элсе, он спрашивал себя: «Почему я здесь?»

И это все? — думал он, и ему становилось стыдно за свои мысли. — И ничего больше?

В последнее воскресенье июня Руфь вернулась с Материка.

Она привезла с собой много картонных коробок с вещами, потому что реальную школу она уже кончила. Йоргена нигде не было видно, и она спросила о нем у первого, кто попался ей на глаза.

— Йорген теперь день и ночь пропадает у англичанина, — сказал Педер Почтарь и бросил через поручни свой полосатый мешок, потому что пароход, прогудев, собирался отойти от пристани.

Йорген спустился по склону вместе с собакой, привязанной к ручке тележки. При виде Руфи он расплылся в улыбке, кинул тележку и бросился к ней с распростертыми объятиями. Руфь позволила ему тормошить и тискать себя, стараясь понять то, что он говорил ей.

— Чья это собака?

— Майкла! И Йоргена! — Он снова обнял ее.