Улетали прочь, словно длинношеие птицы. Сколько ему было, когда он смог встать между ними? Кажется, после того случая в Индрефьорде?
— Избавить, меня? Странное желание, — пробормотал он и первый отвел глаза.
Эдель открыла дверь в гостиную. Елка. Украшения. В холл хлынул свет. Горма ослепило детство.
— Нельзя сказать, чтобы это было так уж приятно, — холодно сказала она.
Горм постоял в дверях, словно вбирая в себя все случившееся, потом быстро прошел через комнату, мимо кресла отца, к окну. Там он остановился, заложив руки за спину и глядя в окно.
— Он тоже любил так стоять, — услыхал Горм жалобный голос Эдель.
Ему стало неприятно. Как будто он стоял там в отцовском костюме, заложив за спину его руки и с его морщинкой между бровями. Не спросив у отца разрешения.
Он кашлянул. И слишком поздно сообразил, что это был кашель отца.
Что-то из головы медленно спустилось по горлу в живот. У Горма подогнулись колени. Он сел. Только затем, чтобы тут же обнаружить, что сидит в кресле отца и что его рука тянется к отцовской коробке с сигарами. Он со стуком захлопнул крышку коробки.
— Ты приехал как раз к обеду. Пойду спрошу, все ли готово у Ольги, и разбужу остальных.
Горм словно опомнился, он вскочил, догнал ее в дверях, обнял и прижал к себе.
— Мне так его не хватает! — зарыдала Эдель, прижавшись к нему.
Он не помнил, чтобы когда-нибудь в жизни они стояли так близко друг к другу. В ту же минуту его обхватили руки матери, духи матери, голос матери, слезы матери. Эдель повернулась к ним спиной и вышла.
— Как ты загорел, мой мальчик! Почему ты не телеграфировал точно, когда приедешь? — спросила она. То плача, то смеясь, она обнимала его, потом отстраняла от себя, встряхивала и обнимала снова.
— Я чудом получил билет, — ответил он в ожидании, когда она успокоится.
— Ты не сказал, что тебе надо на похороны?
— Это ничего бы не изменило, сейчас все разъезжаются на Рождество и на Новый год.
Из холла появилась Марианна и нерешительно протянула ему обе руки.
— Горм! — воскликнула она и бросилась ему на шею. Он покачивал ее в объятиях, его слезы капали ей на волосы. Но слов у него не было.
— Как он загорел, правда? Но давайте все-таки сядем за стол, — сказала мать и потянула Горма за руку.
Они с матерью сидели напротив друг друга. Горму поставили прибор на отцовское место. Мать видела только его, обращалась только к нему, жаловалась только ему. Она хотела узнать все о тех местах, где он побывал. Неужели там действительно круглый год лето? Не страдал ли он от морской болезни? Всякий раз, когда Марианна или Эдель пытались что-нибудь сказать Горму, мать перебивала их своими вопросами.
В конце концов сестры склонились друг к другу. Как будто они вели разговор, которого не должны были слышать мать с Гормом.
— А как же Ян? — спросил Горм, когда Марианна сказала Эдель, что получила постоянную работу в Трондхейме.
— Он уезжает завтра утром, — ответила Марианна и опустила глаза.
— Ты должна оставить свою работу в больнице. В твоем положении… — вмешалась мать.
Марианна покраснела, но ничего не объяснила. Горм попытался поймать ее взгляд, но она смотрела в сторону.
— Понимаешь, Марианна ждет ребенка, — сказала Эдель. И, не совладав с собой, закрыла лицо руками. — Папа уже никогда не увидит его, — всхлипнула она.
Горм вертел в руках салфетку.
— Ребенок… Как хорошо… И когда же ты ждешь?
— В конце июня.
— Жаль только, что беременность так пагубно действует на зубы и волосы, — вмешалась мать. — По-моему, у тебя не осталось и половины волос. А зубы! Они стали совсем желтые! Вы только посмотрите!
Марианна сжала губы, Горм глотнул воздух. Мать ревнует меня к Марианне. Она всегда меня ревновала. Она не в состоянии любить нас троих, а мы щадили ее и делали вид, что все в порядке, подумал он.
— А по-моему, Марианна очень красивая! Я всегда это говорил. Просто сейчас на нас на всех подействовала смерть отца. На каждого по-своему.
— Я так не думаю. Нисколько. Ведь это факт, что мы, женщины…
— Почему мы не пьем вина? Такой обед… — прервал ее Горм.
— Это неприлично, мы только что похоронили отца…
— Вино нам сейчас не повредит, — сказал Горм и встал, чтобы принести вино из буфетной.
Пока он открывал бутылку и разливал вино, стояла мертвая тишина. Мать обиженно прикрыла рукой поставленный перед нею бокал. От ее клетчатого платья у него зарябило в глазах. Это напомнило ему, что он сердится.
Читать дальше