Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Он впервые разделил то, что всегда было для него неразрывно единым, — жизнь и музыку. Пока надо заставить себя забыть о музыке.

Приободренный спасительными мыслями, он зашел в мастерскую. Туфли его были готовы. В парадной он быстро переобулся, с удовольствием забросил под лестницу рваные ботинки. Стало легче оттого, что ноги оказались в чистой и крепкой обуви. Он зашагал увереннее, — от хорошей обуви у человека даже меняется походка.

Денег в карманах не было. Ничего, можно и пешком дойти до вокзала.

Но на следующем углу его перехватил Брыкин.

— Куда ты пропал? — недовольно спросил он. — Получил, вижу, барахлишко. Правильно. Пойдем!

Собираясь на вокзал, Виктор Дмитриевич даже позабыл, что его ожидает Валентин. С тягостным чувством он подумал, что Брыкин рассчитывает сегодня же пропить вместе с ним последнюю пару старенького белья, выстиранного и заштопанного Асей в надежде, что оно пригодится Виктору.

Заметив уныние в глазах приятеля, Брыкин, предвкушая близкую выпивку, постарался приободрить его:

— Держись за меня, парень! Пусть подавятся твоей скрипкой! Подожди, я достану: Брыкинус-Страдивариус. И начнем мы тогда работать по вагонам. Ты будешь играть разные песни, а я — петь. Я умею слепым представляться. Такую гастроль закатим. До самого Владивостока махнем! Тысячи, тысячи посыплются в руки. Масштабы нам нужны!

Виктору Дмитриевичу почему-то пришло на память, что в юности Валентин мечтал стать авиационным конструктором. Он напомнил ему об этом. В сузившихся глазах Брыкина промелькнула тоска, и, тотчас же подавляя ее, он шлепнул Виктора Дмитриевича по плечу и проговорил своим обычным, бесшабашным тоном, в котором все-таки не смогла укрыться все та же гнетущая, безнадежная тоска:

— Все равно, жизнь наша дала трещину. Айда к дяде Коле!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Дяде Коле было выгодно приютить Виктора Дмитриевича. За право ночевать в углу тот убирал дом, подметал двор, улицу, ходил в магазин. Все деньги, добываемые с Брыкиным на рынке, прогуливали вместе с дядей Колей, которого поили и кормили пьяные дружки. Они вели со стариком какие-то сделки, но Виктора Дмитриевича всегда оставляли в стороне, В одну из пьянок разговор зашел о нем.

— Зачем ты приютил его? — удивлялся Лева.

— Люблю музыкантов. Сам принадлежал к артистическому сословию.

— А он — талант или так себе просто?

— Талант, настоящий талант, — уверенно признал дядя Коля. Ссохшееся старческое лицо его передернулось. — А у меня — не было таланта?.. Ты, Левка, торгаш. Тебе не понять... Дядю Колю в императорский театр приглашали. Да!.. На масленой это было.. снег, огни, лошади, колокольчики... весь Питер звенел ночами... Отказался я от чести. Другие расчеты в голове сидели. Мечтал оркестр и ресторан держать. Не пришлось только... А ему должно удаваться то, что он захочет? Шиш!.. Я помогу ему...

Ни на один день дядя Коля не оставлял Виктора Дмитриевича без внимания.. Когда речь заходила о музыке, он повторял своему постояльцу одно и то же:

— Песенка твоя спета, мил-друг. Какой ты артист? Вор. Украл вещи у жены. Общество теперь не примет тебя. А ты ведь такой талант! — Он говорил почти не открывая губ, и от этого его сочувственные слова звучали презрительно. — Скажи спасибо, что я приютил... Изгнали тебя — повинуйся судьбе. Ограбили—молчи, бьют — терпи, убили — лежи...

Старик научил простому способу зарабатывать на водку. Они заходили в пивные или закусочные, просили у знакомых музыкантов скрипку, и Виктор Дмитриевич играл для посетителей. Дядя Коля энергично исполнял роль антрепренера. Прилизав плоские блестящие волосы, он бойко брал заказы, назначал цену за исполнение.

Свою игру в пивных Виктор Дмитриевич считал мерзостью. Но все-таки соглашался. Надо было добывать водку. И потом, в эти часы он чувствовал себя еще хоть как-то соединенным с музыкой. Безуспешно пытаясь забыть о ней, Виктор страдал не только оттого, что живет сейчас оборванцем, но и оттого, что живет без музыки.

Несколько раз Брыкин подавал дяде Коле идею:

— Надо женить Виктора. Найди ему подходящую бабенку.

— Всегда пожалуйста, — растягивая беззубый рот и изображая улыбку, соглашался старик. Обернувшись к Виктору Дмитриевичу, он серьезно спрашивал: — Тебе с домом или с коровой?

Ни на какое сватовство Виктор Дмитриевич не соглашался. С прежней нежностью вспоминал он Асю, и это помогало ему сохранить честное отношение к женщине.

Горькие приступы раскаяния перед Асей и тоски по музыке приводили только к запою. Трезвым — хотел домой, мечтал жить по-настоящему. А глоток — и воспоминания о доме становились смутными, желание выпить затмевало все, вырастало в единственную и самую важную потребность. От страха перед будущим он искал спасения в водке и пил до тех пор, пока уже не помнил себя.