Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Прасковья Степановна, негодуя, передала дочери свой разговор с адвокатом. И без того исстрадавшаяся, Ася выслушала мать равнодушно.

Получив из суда определение о разводе, она разыскала Виктора в пивной неподалеку от дома. На ее зов он, не задерживаясь, нервными шагами вышел на улицу.

Ася отдала ему определение, посмотрела в изнуренное пьянством лицо, — ни тени озабоченности. Это огорчило ее больше всего.

Был уже поздний час. Они медленно шагали вдоль берега Невки. И шаги и голоса звучали в тихой белесой мгле приглушенно. У Аси тяжело билось сердце. Она сказала:

— В течение шести месяцев ты имеешь право на жилплощадь. Если не хочешь закрепить за собой, я выпишу тебя из домовой книги. Иначе ты замучаешь нас. — Своим неумолимым тоном она отклоняла даже возможность примирительных переговоров.

Виктор Дмитриевич угадывал скрытое волнение Аси, ее непримиримость. Надо отбросить надежды на возможное возвращение. А он готов был на самый унизительный мир, на любых условиях.

— У меня еще осталось немного самолюбия, — заносчиво заявил он. — Я и сам не смогу жить там, где нетерпим. Выписывай. Уеду...

Через день Ася отпросилась с работы и заставила его сходить в милицию. Она надеялась, что там заинтересуются, что же он собирается делать дальше? Это серьезно волновало ее.

В столе выписки девица с подбритыми бровями, разглядывая на Асе фасон ее платья, небрежно шлепнула штампы в домовую книгу и паспорт, отметив Виктора Дмитриевича по прежнему его адресу. Смочив языком кончик мизинца, она поправила круто выгнутые нарисованные бровки и, строго поджимая пунцовые губы, потребовала десять копеек за бланк. Взглянув на палец, почерневший от краски на бровях, вытерла его о домовую книгу...

Никуда Виктор Дмитриевич не уехал. Куда ехать? Он жалел, что вгорячах дал согласие на выписку.

Несколько вечеров, пугая своим видом загулявшиеся пары, он бродил вокруг дома.

Сквозь кусты сирени он видел свет в окне большой комнаты, догадывался — Ася не спит, и пробовал угадать, что она делает.

После суда он считал, что Ася поступила с ним жестоко. Но теперь уже испытывал только боль. Потерян не угол. Потеряно счастье.

Он бродил по островам до утренней теплоты, дожидался, пока пробежит по реке белый пассажирский теплоходик. Голубоватые отблески солнечного неба покачивались в широких стеклах кают. Чистый свет свежего утра был как музыка. На высоких нотах звучали ясные и звонкие голоса мальчишек, быстро шагающих к берегу, — за плечами у них плясали гибкие длинные удилища.

Прислушиваясь к голосам мальчишек и слабому плеску волн от теплоходика, Виктор Дмитриевич думал, что хорошо было бы написать утреннюю песню счастливого человека, полную вот этого солнечного тепла, свежести и радости. Только для этого — самому надо быть счастливым.

Он опять вспоминал об Асе. Ему казалось, что, лишь потеряв, он ее по-настоящему полюбил.

Он знал причину всех своих несчастий, но пил в эти дни еще беспамятнее, заливая горе. В хмельном угаре, понапрасну истязая себя недолгим раскаянием, вспоминал семью, дом, и все в этих воспоминаниях было дорого. Хотелось увидеть Асю, поговорить с ней, до слез хотелось вернуться домой.

— Живи у меня сколько хочешь, — разрешил дядя Коля, сладко улыбаясь беззубой улыбкой и доставая из-под кровати старый плоский тюфяк. — Умру — еще и дворец свой в наследство оставлю. Пропьете с Валетом на поминках.

Брыкин лез обниматься, шумел:

— Без жены даже лучше. Сам себе хозяин. Живу вот один. Выгнал женку, и хорошо! — На тревожный вопрос о будущем он махнул рукой: — Меньше думай — больше проживешь. На первый случай буду брать на рынок. А там — сообразим...

Никакого другого выхода для себя Виктор Дмитриевич пока не видел. Он стал бывать с Брыкиным на рынке. Валентин перепродавал, а он, втиснувшись в круг покупателей, настойчиво торговался, набивая цену.

Увидев определение суда, Брыкин начал надоедливо подзуживать:

— Надо ж тебе барахло свое забрать... из-за принципа.

Виктор Дмитриевич долго отнекивался:

— Да у меня там почти ничего и нет.

— Как нет? — огорченно удивился Брыкин. — Все пропил уже? Быстро же ты... Тогда бери что осталось!

Поддавшись уговорам Брыкина и решив, что поездка за вещами — удобная и, может быть, единственная возможность увидеть Асю и поговорить с ней, даже против ее воли, Виктор Дмитриевич пошел на Крестовский.

— Зачем еще пожаловал? — недоуменно встретила его Прасковья Степановна. В ее взгляде ясно читалась недоговоренная мысль: оставишь ты нас в покое?