Антон Чехов: Рассказ неизвестного человека - английский и русский параллельные тексты

I dreamed of mountains, women, music, and, with the curiosity of a child, I looked into people's faces, listened to their voices.Мне снились горы, женщины, музыка, и с любопытством, как мальчик, я всматривался в лица, вслушивался в голоса.And when I stood at the door and watched Orlov sipping his coffee, I felt not a footman, but a man interested in everything in the world, even in Orlov.И когда я стоял у двери и смотрел, как Орлов пьет кофе, я чувствовал себя не лакеем, а человеком, которому интересно всё на свете, даже Орлов.In appearance Orlov was a typical Petersburger, with narrow shoulders, a long waist, sunken temples, eyes of an indefinite colour, and scanty, dingy-coloured hair, beard and moustaches.Наружность у Орлова была петербургская: узкие плечи, длинная талия, впалые виски, глаза неопределенного цвета и скудная, тускло окрашенная растительность на голове, бороде и усах.His face had a stale, unpleasant look, though it was studiously cared for.Лицо у него было холеное, потертое и неприятное.It was particularly unpleasant when he was asleep or lost in thought.Особенно неприятно оно было, когда он задумывался или спал.It is not worth while describing a quite ordinary appearance; besides, Petersburg is not Spain, and a man's appearance is not of much consequence even in love affairs, and is only of value to a handsome footman or coachman.Описывать обыкновенную наружность едва ли и следует; к тому же Петербург -- не Испания, наружность мужчин здесь не имеет большого значения даже в любовных делах и нужна только представительным лакеям и кучерам.

I have spoken of Orlov's face and hair only because there was something in his appearance worth mentioning. When Orlov took a newspaper or book, whatever it might be, or met people, whoever they be, an ironical smile began to come into his eyes, and his whole countenance assumed an expression of light mockery in which there was no malice.	Заговорил же я о лице и волосах Орлова потому только, что в его наружности было нечто, о чем стоит упомянуть, а именно: когда Орлов брался за газету или книгу, какая бы она ни была, или же встречался с людьми, кто бы они ни были, то глаза его начинали иронически улыбаться и все лицо принимало выражение легкой, не злой насмешки.
Before reading or hearing anything he always had his irony in readiness, as a savage has his shield.	Перед тем, как прочесть что-нибудь или услышать, у него всякий раз была уже наготове ирония, точно щит у дикаря.
It was an habitual irony, like some old liquor brewed years ago, and now it came into his face probably without any participation of his will, as it were by reflex action.	Это была ирония привычная, старой закваски, и в последнее время она показывалась на лице уже безо всякого участия воли, вероятно, а как бы по рефлексу.
But of that later.	Но об этом после.
Soon after midday he took his portfolio, full of papers, and drove to his office.	В первом часу он с выражением иронии брал свой портфель, набитый бумагами, и уезжал на службу.
He dined away from home and returned after eight o'clock.	Обедал он не дома и возвращался после восьми.
I used to light the lamp and candles in his study, and he would sit down in a low chair with his legs stretched out on another chair, and, reclining in that position, would begin reading.	Я зажигал в кабинете лампу и свечи, а он садился в кресло, протягивал ноги на стул и, развалившись таким образом, начинал читать.
Almost every day he brought in new books with him or received parcels of them from the shops, and there were heaps of books in three languages, to say nothing of Russian, which he had read and thrown away, in the corners of my room and under my bed.	Почти каждый день он привозил с собой или ему присылали из магазинов новые книги, и у меня в лакейской в углах и под моею кроватью лежало множество книг на трех языках, не считая русского, уже прочитанных и брошенных.
He read with extraordinary rapidity.	Читал он с необыкновенною быстротой.
They say: "Tell me what you read, and I'll tell you who you are."	Говорят: скажи мне, что ты читаешь, и я скажу тебе, кто ты.
That may be true, but it was absolutely impossible to judge of Orlov by what he read.	Это, быть может, и правда, но судить об Орлове по тем книгам, какие он читал, положительно нельзя.
It was a regular hotchpotch.	То была какая-то каша.
Philosophy, French novels, political economy, finance, new poets, and publications of the firm Posrednik -- and he read it all with the same rapidity and with the same ironical expression in his eyes.	И философия, и французские романы, и политическая экономия, и финансы, и новые поэты, и издания "Посредника", -- и всё он прочитывал одинаково быстро и всё с тем же ироническим выражением глаз.
After ten o'clock he carefully dressed, often in evening dress, very rarely in his kammer-junker's uniform, and went out, returning in the morning.	После десяти он тщательно одевался, часто во фрак, очень редко в свой камер-юнкерский мундир, и уезжал из дому. Возвращался под утро.
Our relations were quiet and peaceful, and we never had any misunderstanding.	Жили мы с ним тихо и мирно и никаких недоразумений у нас не было.

As a rule he did not notice my presence, and when he talked to me there was no expression of irony on his face--he evidently did not look upon me as a human being.	Обыкновенно он не замечал моего присутствия, и когда говорил со мною, то на лице у него не было иронического выражения, -- очевидно, не считал меня человеком.
I only once saw him angry.	Только один раз я видел его сердитым.
One day--it was a week after I had entered his service--he came back from some dinner at nine o'clock; his face looked ill-humoured and exhausted.	Однажды -- это было через неделю после того, как я поступил к нему, -- он вернулся с какого-то обеда часов в девять; лицо у него было капризное, утомленное.
When I followed him into his study to light the candles, he said to me:	Когда я шел за ним в кабинет, чтобы зажечь там свечи, он сказал мне:
"There's a nasty smell in the flat."	-- У нас в комнатах чем-то воняет.
"No, the air is fresh," I answered.	-- Нет, воздух чист, -- ответил я.
"I tell you, there's a bad smell," he answered irritably.	-- А я тебе говорю, что воняет, -- повторил он раздраженно.
"I open the movable panes every day."	-- Я каждый день отворяю форточки.
"Don't argue, blockhead!" he shouted.	-- Не рассуждай, болван! -- крикнул он.
I was offended, and was on the point of answering, and goodness knows how it would have ended if Polya, who knew her master better than I did, had not intervened.	Я обиделся и хотел возражать, и бог знает, чем бы это кончилось, если бы не вмешалась Поля, знавшая своего барина лучше, чем я.
"There really is a disagreeable smell," she said, raising her eyebrows. "What can it be from?	-- В самом деле, какой дурной запах! -- сказала она, поднимая брови. -- Откуда бы это?
Stepan, open the pane in the drawing-room, and light the fire."	Степан, отвори в гостиной форточки и затопи камин.
With much bustle and many exclamations, she went through all the rooms, rustling her skirts and squeezing the sprayer with a hissing sound.	Она заахала, засуетилась и пошла ходить по всем комнатам, шурша своими юбками и шипя в пульверизатор.
And Orlov was still out of humour; he was obviously restraining himself not to vent his ill-temper aloud. He was sitting at the table and rapidly writing a letter.	А Орлов все был не в духе; он, видимо, сдерживая себя, чтобы не сердиться громко, сидел за столом и быстро писал письмо.
After writing a few lines he snorted angrily and tore it up, then he began writing again.	Написавши несколько строк, он сердито фыркнул и порвал письмо, потом начал снова писать.
"Damn them all!" he muttered. "They expect me to have an abnormal memory!"	-- Чёрт их возьми! -- пробормотал он. -- Хотят, чтоб я имел чудовищную память!
At last the letter was written; he got up from the table and said, turning to me:	Наконец письмо было написано; он встал из-за стола и сказал, обращаясь ко мне:
"Go to Znamensky Street and deliver this letter to Zinaida Fyodorovna Krasnovsky in person.	-- Ты поедешь на Знаменскую и отдашь это письмо Зинаиде Федоровне Красновской в собственные руки.
But first ask the porter whether her husband -- that is, Mr. Krasnovsky -- has returned yet.	Но сначала спроси у швейцара, не вернулся ли муж, то есть господин Красновский.
If he has returned, don't deliver the letter, but come back.	Если он вернулся, то письма не отдавай и поезжай назад.

Читать дальше