Максим Горький: Детство - русский и английский параллельные тексты

Я уже давно стою в комнате, но она ни разу не взглянула на меня, - причёсывает отца и всё рычит, захлёбываясь слезами.Presently some swarthy gravediggers and a soldier peeped in at the door.В дверь заглядывают чёрные мужики и солдат-будочник.The latter shouted angrily:Он сердито кричит:"Clear out now! Hurry up!"- Скорее убирайте!The window was curtained by a dark shawl, which the wind inflated like a sail.Окно занавешено тёмной шалью; она вздувается, как парус.I knew this because one day my father had taken me out in a sailing-boat, and without warning there had come a peal of thunder.Однажды отец катал меня на лодке с парусом. Вдруг ударил гром.He laughed, and holding me against his knees, cried,Отец засмеялся, крепко сжал меня коленями и крикнул:"It is nothing. Don't be frightened, Luke!"- Ничего не бойся, Лук!Suddenly my mother threw herself heavily on the floor, but almost at once turned over on her back, dragging her hair in the dust; her impassive, white face had become livid, and showing her teeth like my father, she said in a terrible voice,Вдруг мать тяжело взметнулась с пола, тотчас снова осела, опрокинулась на спину, разметав волосы по полу; её слепое, белое лицо посинело, и, оскалив зубы, как отец, она сказала страшным голосом:"Close the door! . . .- Дверь затворите...Alexis . . . go away!"Алексея - вон!Thrusting me on one side, grandmother rushed to the door crying:Оттолкнув меня, бабушка бросилась к двери, закричала:

"Friends! Don't be frightened; don't interfere, but go away, for the love of Christ.	- Родимые, не бойтесь, не троньте, уйдите Христа ради!
This is not cholera but childbirth. . . . I beg of you to go, good people!"	Это не холера, роды пришли, помилуйте, батюшки!
I hid myself in a dark corner behind a box, and thence I saw how my mother writhed upon the floor, panting and gnashing her teeth; and grandmother, kneeling beside her, talked lovingly and hopefully.	Я спрятался в тёмный угол за сундук и оттуда смотрел как мать извивается по полу, охая и скрипя зубами, а бабушка, ползая вокруг, говорит ласково и радостно:
"In the name of the Father and of the Son . . .!	- Во имя отца и сына!
Be patient, Varusha!	Потерпи, Варюша!..
Holy Mother of God! . . . Our Defense . . .!"	Пресвятая мати божия, заступница:
I was terrified. They crept about on the floor close to my father, touching him, groaning and shrieking, and he remained unmoved and actually smiling.	Мне страшно; они возятся на полу около отца, задевают его, стонут и кричат, а он неподвижен и точно смеётся.
This creeping about on the floor lasted a long time; several times my mother stood up, only to fall down again, and grandmother rolled in and out of the room like a large, black, soft ball. All of a sudden a child cried.	Это длилось долго - возня на полу; не однажды мать вставала на ноги и снова падала; бабушка выкатывалась из комнаты, как большой чёрный мягкий шар; потом вдруг во тьме закричал ребёнок.
"Thank God!" said grandmother.	- Слава тебе, господи! - сказала бабушка.
"It is a boy!"	- Мальчик!
And she lighted a candle.	И зажгла свечу.
I must have fallen asleep in the corner, for I remember nothing more.	Я, должно быть, заснул в углу,- ничего не помню больше.
The next impression which my memory retains is a deserted corner in a cemetery on a rainy day. I am standing by a slippery mound of sticky earth and looking into the pit wherein they have thrown the coffin of my father. At the bottom there is a quantity of water, and there are also frogs, two of which have even jumped on to the yellow lid of the coffin.	Второй оттиск в памяти моей - дождливый день, пустынный угол кладбища; я стою на скользком бугре липкой земли и смотрю в яму, куда опустили гроб отца; на дне ямы много воды и есть лягушки,- две уже взобрались на жёлтую крышку гроба.
At the graveside were myself, grandmother, a drenched sexton, and two cross gravediggers with shovels.	У могилы - я, бабушка, мокрый будочник и двое сердитых мужиков с лопатами.
We were all soaked with the warm rain which fell in fine drops like glass beads.	Всех осыпает тёплый дождь, мелкий, как бисер.
"Fill in the grave," commanded the sexton, moving away.	- Зарывай,- сказал будочник, отходя прочь.
Grandmother began to cry, covering her face with a corner of the shawl which she wore for a head-covering.	Бабушка заплакала, спрятав лицо в конец головного платка.
The gravediggers, bending nearly double, began to fling the lumps of earth on the coffin rapidly, striking the frogs, which were leaping against the sides of the pit, down to the bottom.	Мужики, согнувшись, торопливо начали сбрасывать землю в могилу, захлюпала вода; спрыгнув с гроба, лягушки стали бросаться на стенки ямы, комья земли сшибали их на дно.

"Come along, Lenia," said grandmother, taking hold of my shoulder; but having no desire to depart, I wriggled out of her hands.	- Отойди, Лёня,- сказала бабушка, взяв меня за плечо; я выскользнул из-под её руки, не хотелось уходить.
"What next, O Lord?" grumbled grandmother, partly to me, and partly to God, and she remained for some time silent, with her head drooping dejectedly. The grave was filled in, yet still she stood there, till the gravediggers threw their shovels to the ground with a resounding clangor, and a breeze suddenly arose and died away, scattering the raindrops; then she took me by the hand and led me to a church some distance away, by a path which lay between a number of dark crosses.	- Экой ты, господи,- пожаловалась бабушка, не то на меня, не то на бога, и долго стояла молча, опустив голову; уже могила сровнялась с землёй, а она всё ещё стоит. Мужики гулко шлёпали лопатами по земле; налетел ветер и прогнал, унёс дождь. Бабушка взяла меня за руку и повела к далёкой церкви, среди множества тёмных крестов.
"Why don't you cry?" she asked, as we came away from the burial-ground.	- Ты что не поплачешь? - спросила она, когда вышла за ограду.
"You ought to cry."	Поплакал бы!
"I don't want to," was my reply.	- Не хочется,- сказал я.
"Well, if you don't want to, you need not," she said gently.	- Ну, не хочется, так и не надо,- тихонько выговорила она.
This greatly surprised me, because I seldom cried, and when I did it was more from anger than sorrow; moreover, my father used to laugh at my tears, while my mother would exclaim,	Всё это было удивительно: я плакал редко и только от обиды, не от боли; отец всегда смеялся над моими слезами, а мать кричала:
"Don't you dare to cry!"	- Не смей плакать!
After this we rode in a droshky through a broad but squalid street, between rows of houses which were painted dark red. As we went along, I asked grandmother,	Потом мы ехали по широкой, очень грязной улице на дрожках, среди тёмнокрасных домов; я спросил бабушку:
"Will those frogs ever be able to get out?"	- А лягушки не вылезут?
"Never!" she answered.	- Нет, уж не вылезут,- ответила она.
"God bless them!"	- Бог с ними!
I reflected that my father and my mother never spoke so often or so familiarly of God.	Ни отец, ни мать не произносили так часто и родственно имя божие.
A few days later my mother and grandmother took me aboard a steamboat, where we had a tiny cabin. My little brother Maxim was dead, and lay on a table in the corner, wrapped in white and wound about with red tape.	Через несколько дней я, бабушка и мать ехали на пароходе, в маленькой каюте; новорожденный брат мой Максим умер и лежал на столе в углу, завёрнутый в белое, спеленатый красною тесьмой.
Climbing on to the bundles and trunks I looked out of the porthole, which seemed to me exactly like the eye of a horse. Muddy, frothy water streamed unceasingly down the pane.	Примостившись на узлах и сундуках, я смотрю в окно, выпуклое и круглое, точно глаз коня; за мокрым стеклом бесконечно льётся мутная, пенная вода.
Once it dashed against the glass with such violence that it splashed me, and I involuntarily jumped back to the floor.	Порою она, вскидываясь, лижет стекло. Я невольно прыгаю на пол.

Читать дальше