Сергей Каледин - Шабашка Глеба Богдышева

И морду ему брезентом замотали, чтоб не волновался, — все без толку: верблюд, по брюхо сидя в солончаковой грязи, высокомерно отворачивал горбоносую голову и не помогал копошащимся вокруг него людям. Билов начал рассказывать, как его отец вытаскивал однажды верблюда, но слушать его никто не стал. Казахи плюнули и поехали за ружьем — верблюда пристрелить, а то ночью волки задерут. Глеб просился остаться постеречь верблюда от волков, а с утра по новой попробовать — трактором, но Васька чуть не за шиворот затащил его в кузов.

На берегу Сары-су, мутной речонки, Тимербай выкинул их и пообещал забрать завтра в это же время. «Гулять» отправились на островок. Туда же натащили сушняка — берега речки густо поросли кустарником. Барана Билов перенес на плечах. Баран орал, предчувствуя скорый конец. Пока натягивали брезент от солнца, разводили костер, Билов зарезал барана, ободрал его, промыл, натер солью с перцем, нашпиговал чесноком и целиком насадил на толстую рифленую арматурину с загогулиной на конце. И прихватил для крепости проволокой, чтобы баран не пробуксовывал.

Васька охлаждал водку: замотал бутылки в мокрое полотенце и уложил замотку на солнце под ветерком.

Глеб чокаться отказался:

— Верблюду не помогли, душегубы, — и выпил, отворотясь.

Билов вертел барана и беспрерывно вытирал пот со лба. Он все старался утянуться под навес, но тогда не доставал до вертела. Оторвал от чахлого кустика ветку, привязал ее к ручке и теперь крутил барана в тени.

— Скоро? — не вытерпел Глеб.

Он лежал под солнцем на спине в брезентовых шароварах и ковбойке и придремывал в ожидании второго разлива. Под голову он нагреб песка.

— Ты бы хоть подстелил чего. Дать полотенце? — Билов полез в рюкзак.

— Не надо, — Глеб ерзанул головой по песку. — Чего канителишься-то… Ехали, ехали…

— Ты не спеши, как голый на… — осадил его Васька. — Билов! Скоро у тебя?..

— Скажу, когда придет время, — низким голосом произнес Билов. Сейчас он был главный и басил откровенно на всю возможность. — Юлиан!

Юля в плавках стоял по пояс в воде, раздумывал, купаться или нет.

— Юль! Ты в Уренгой полетишь зимой? Юль!..

— О-о-о! — завозился Глеб. — Точняк: сейчас унты опять клянчить будет временно… Отстань от него, Билов… Я тебе валенки подарю.

— Сиди, — окрысился на него Билов, — Чего суешься! Юль!..

Но Юли уже не было — он нырнул.

— Как со старшим говорит неуважительно… — вздохнул Глеб.

— А чего, действительно, привез бы нам унтята… — не отворачиваясь от солнца, сказал Васька. — Как хорошо…

К костру подошел мокрый Юлька.

— Не капай! — задергался Васька. — Вон Билов дело говорит: унты привези из Уренгоя…

— Да нет там унтов, там — газ, — сказал Юлька и растянулся на песке.

— Унты, газ… — тоскливым от затянувшейся трезвости голосом протянул Глеб. — Налили бы… Много хоть газу-то?

— Много. Под всей Западной Сибирью…

— А когда все высосут, весь газ?..

— Тогда Сибирь на два метра опустится, — сказал Билов. — Привез бы унты-то…

— Да нет там мехов, что вы, ей-богу!..

— Без мехов-то холодно небось временно…

— Шевелиться надо быстро. Как на шабашке, время — деньги, — сказал Юля, залезая под навес.

— Кстати, о деньгах, — негромко, но так, чтобы все слышали, сказал Васька.

Юля замер, Билов перестал крутить барана… Васька неторопливо подошел к барану, потыкал его ножом:

— Доходит.

Он нагнулся к куртке, достал из внутреннего кармана две тугие пачки, перехваченные крест-накрест бумажками. И бросил их на песок:

— Полторы тысячи…

Билов, оцепенев, смотрел на пачки.

— Столковались? — опершись на локоть, спросил Глеб. — Сам объяснительную подписал?

— А ты как думал? — небрежно бросил Васька и потянулся за гитарой. — …По триста пятьдесят пять… — ласково сказал Васька, перебирая струны. — Во-о-от. А если бы Глебушку послушались: и денег бы не получили, и мужику бы хорошему нагадили… За абстра-а-акцию… — Васька описал при этом в воздухе колечко. Потыкал барана. — Готов! Режь, Билов!..

Васька отложил гитару, из полотенца достал бутылку.

Билов отрезал от барана готовые куски и каждому подал на вилке.

— Мне с кровью, — попросил Глеб. — О! Вот этот! — Он принял у Билова вилку. — Дохнет в тебе эта самая, как ее… — Глеб затряс головой, вспоминая, — из волос посыпался песок. — Елена Молоховец, о!..

Жевать Глебу скоро надоело, и он прилег покурить, положив свой кусок на обрывок газеты.

— Мои деньги мне, Вась, и не давай: сразу шли Егорычу, в смысле Мане…