— Где клал?
— На Самотеке. Место такое в Москве.
— А Васька говорит, тебя мать кормит. Я удивилась еще…
— Правильно: мать. Я ей, как отец помер, все деньги отдаю. А когда в море плавал — переводил; и в министерстве, и так, на шабашках когда… Мне-то зачем, потеряю только…
— Пропью, хотел сказать?
— Ну, и это… — замялся Глеб.
— Уговорил, — рассмеялась Зинка. — Дари джинсы. Только они мне длинны будут.
— Завернете по-модному. Вам красиво: ноги стройные…
— Да уж красиво… — Зинка оправила юбку. — На старости лет джинсы… Сколько мне лет, знаешь?
— Вы тогда говорили, я забыл…
Зинка откинулась назад под лампу, чтоб Глеб лучше смог ее рассмотреть. Руки она отставила назад в стороны — ладони утонули в сене. Нагруженные тяжестью Зинкиного тела, незагорелыми местами они до упора выгибались вперед, белая кожа на суставах натянулась, готовая порваться. Глебу показалось, что Зинке так неудобно и больно. Он открыл рот: быстрей сказать «тридцать пять», но перевел взгляд на лицо и закрыл рот. Зинка прикрыла глаза и улыбалась, ожидая ответа, — больно ей не было. Лицо было обыкновенным, ровным. И веки в веснушках…
— Веснушки… — сказал Глеб.
— Да, вся конопатая, пока солнцем не забьет…
Глеб перевел взгляд на ее шею. В узенькой незагорелой морщинке поперек шеи лежал шнурочек свалявшейся степной пыли… Он послюнил палец и провел по черной морщинке.
— Ты чего? — встрепенулась Зинка, открыв глаза.
— Пыль… — Глеб посмотрел на свой палец и показал Зинке. — Сорок?
— Тридцать шесть, — отчеканила Зинка и потрогала шею. — Степь… А тебе сколько?
— Тридцать восемь.
— А я думала, пятьдесят. Что ж тебя Васька не кормит?..
— Я всегда такой: как бокс бросил, курить стал — похудел…
— Глеб, не зови ты меня на «вы»!
— «Фамильяриться со старшими терпеть ненавижу и гнушаюсь всяким фанфаронством…»
Зинка открыла рот от изумления.
— Чего?
— Да это я так, из книги одной, хорошей… Все ж вы начальство.
— «Начальство»! — передразнила она. — Сижу с тобой ночью в коровнике, сына бросила… Ты, кроме шабашника, кто по специальности?
— По физике я…
— Учитель?
— Нет… Так… Физик… Мы вместе с Васькой учились.
— А у меня, Глеб, ха-ха-ль был… — думая про свое, по складам произнесла Зинка и, заметив, как внимательно Глеб слушает, весело продолжила: — Продал, паразит!.. Я ведь в другом совхозе работала, а он директор, а у него — жена… А ей сказали добрые люди… Меня чуть из партии не поперли… А он и не заступился.
— Почему?
— Потому.
Глеб нагнулся в сено, заковырялся в рюкзаке.
— Ты чего?
— Да вот… — Он вытянул из рюкзака джинсы. — Постирать хотел, вроде грязные… — Он протянул Зинке джинсы: — Нате…
— Ой! — вскочила Зинка. — Мать твою!.. Прошу прощения… Отвернись-ка!.. Славка приедет — сдерет! Ну, уж хрен-то!.. Не отдам!.. Ну-ка.
Глеб обернулся. Зинка с удовольствием огладила себя по бедрам.
— Скажи хоть, как они называются по науке?
— «Ли».
— Славка приедет, так и скажу: «Ли». Пусть завидует… Эх, зеркала нет!.. А у тебя дети есть?
— Вроде есть… Ниночка на манер дочки…
— Твоя?
— Не то чтобы, но вроде… Я ее, Ниночку, от смерти спас. У ней мать тоже, как вы, Зина, Зинаида Львовна. У нее муж бестолковый. Она уже с ним развелась почти, а он возьми да и наследи напоследок…
— Как наследи, где?
— Ну, забеременела она, в смысле, а аборт делать не пожелала. А время родить пришло, говорит, не буду. И в роддом не пошла. Дома родила по секрету, с подружкой. Подружка звонит: приезжай, Глеб. Зине плохо, помирает, можно сказать, почти. Я — туда. Зина родила уже и плачет. Не буду, плачет, кормить ее, не хочу, не надо мне ее… Я ей тогда: обеих вас в тюрьму посажу, как убийц запланированных; сейчас в милицию побегу и посажу вас, как свидетель смерти. Одно вам скажу и другое: или я в милицию бегу вас сажать, или вы девочку грудью покормите временно, а я за врачом… Согласились, сучки… А теперь, как выпьет, плачет: спасибо, мол…
Глеб замолчал. Зинка сидела на соломе и внимательно смотрела на него.
— Чего-то я все про свое? Это все пустое, ля-ля, бу-бу, мол. Вот у вас действительно жизнь хлопотная… Прорабом не женское дело…
— Не женское, — вздохнув, покорно согласилась Зинка. — А чего делать? Если б не ребята, посиживала бы себе в конторе: сто тридцать — чем плохо? — Она вздохнула. — Вот выучатся — все, в контору!.. — Зинка зевнула. — Идти надо… А не хочется… Хорошо у тебя здесь… — Она чуть капризно шлепнула по сену руками. — Не пойду никуда!..
Читать дальше