LibCat » Книги » Проза » Классическая проза » Фрэнсис Фицджеральд - Великий Гэтсби - английский и русский параллельные тексты

Фрэнсис Фицджеральд - Великий Гэтсби - английский и русский параллельные тексты

Здесь есть возможность читать онлайн «Фрэнсис Фицджеральд - Великий Гэтсби - английский и русский параллельные тексты» — ознакомительный отрывок электронной книги совершенно бесплатно, а после прочтения отрывка купить полную версию. В некоторых случаях можно слушать аудио, скачать через торрент в формате fb2 и присутствует краткое содержание. Жанр: Классическая проза, на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале библиотеки ЛибКат.

Читать книгу

Название:
Великий Гэтсби - английский и русский параллельные тексты
Автор:
Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Жанр:
Классическая проза / на русском языке
Год:
неизвестен
ISBN:
нет данных
Рейтинг книги:
5 / 5. Голосов: 1
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:
Написать комментарий
Ваша оценка:
- 100
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5

Великий Гэтсби - английский и русский параллельные тексты: краткое содержание, описание и аннотация

Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Великий Гэтсби - английский и русский параллельные тексты»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.

Это – «Великий Гэтсби».
Самый знаменитый из романов Фицджеральда.
Изысканная и удивительно живая история «пути наверх» и «жизни наверху» сильного мужчины, искренне считавшего, что достигший вершин власти и богатства автоматически обретает и счастье. Мужчины, чья утрата иллюзий была медленной – и очень жестокой…

Великий Гэтсби - английский и русский параллельные тексты — читать онлайн ознакомительный отрывок

Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Великий Гэтсби - английский и русский параллельные тексты», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Поставьте закладку, и сможете в любой момент перейти на страницу, на которой закончили чтение.

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

"Go on!"	- Вы шутите!
He started.	- Он чуть ли не подскочил - Господи боже мой!
"Why, my God! they used to go there by the hundreds."	Да ведь у него бывали сотни людей!
He took off his glasses and wiped them again, outside and in.	Он опять снял очки и тщательно протер их, с одной стороны и с другой.
"The poor son-of-a-bitch," he said.	- Эх, бедняга! - сказал он.
One of my most vivid memories is of coming back West from prep school and later from college at Christmas time.	Одно из самых ярких воспоминаний моей жизни -это поездки домой на рождественские каникулы, сперва из школы, поздней - из университета.
Those who went farther than Chicago would gather in the old dim Union Station at six o'clock of a December evening, with a few Chicago friends, already caught up into their own holiday gayeties, to bid them a hasty good-by.	Декабрьским вечером все мы, кому ехать было дальше Чикаго, собирались на старом, полутемном вокзале Юнион-стрит; забегали наспех проститься с нами и наши друзья чикагцы, уже закружившиеся в праздничной кутерьме.
I remember the fur coats of the girls returning from Miss This-or-That's and the chatter of frozen breath and the hands waving overhead as we caught sight of old acquaintances, and the matchings of invitations: "Are you going to the Ordways'? the Herseys'? the Schultzes'?" and the long green tickets clasped tight in our gloved hands.	Помню меховые шубки девочек из пансиона мисс Такой-то или Такой-то, пар от дыхания вокруг смеющихся лиц, руки, радостно машущие завиденным издали старым знакомым, разговоры о том, кто куда приглашен ("Ты будешь у Ордуэев? У Херси? У Шульцев?"), длинные зеленые проездные билеты, зажатые в кулаке.
And last the murky yellow cars of the Chicago, Milwaukee & St. Paul railroad looking cheerful as Christmas itself on the tracks beside the gate.	А на рельсах, против выхода на платформу, -желтые вагоны линии Чикаго - Милуоки -Сент-Пол, веселые, как само Рождество.
When we pulled out into the winter night and the real snow, our snow, began to stretch out beside us and twinkle against the windows, and the dim lights of small Wisconsin stations moved by, a sharp wild brace came suddenly into the air.	И когда, бывало, поезд тронется в зимнюю ночь, и потянутся за окном настоящие, наши снега, и мимо поплывут тусклые фонари висконсинских полустанков, воздух вдруг становился совсем другой, хрусткий, ядреный.
We drew in deep breaths of it as we walked back from dinner through the cold vestibules, unutterably aware of our identity with this country for one strange hour, before we melted indistinguishably into it again.	Мы жадно вдыхали его в холодных тамбурах на пути из вагона-ресторана, остро чувствуя, что кругом все родное, - но так длилось всего какой-нибудь час, а потом мы попросту растворялись в этом родном, привычно и нерушимо.
That's my Middle West-not the wheat or the prairies or the lost Swede towns, but the thrilling returning trains of my youth, and the street lamps and sleigh bells in the frosty dark and the shadows of holly wreaths thrown by lighted windows on the snow.	Вот это и есть для меня Средний Запад - не луга, не пшеница, не тихие городки, населенные шведами, а те поезда, что мчали меня домой в дни юности, и сани с колокольцами в морозных сумерках, и уличные фонари, и тени гирлянд остролиста на снегу, в прямоугольниках света, падающие из окон.
I am part of that, a little solemn with the feel of those long winters, a little complacent from growing up in the Carraway house in a city where dwellings are still called through decades by a family's name.	И часть всего этого - я сам, немножко меланхоличный от привычки к долгой зиме, немножко самонадеянный от того, что рос я в каррауэевском доме, в городе, где и сейчас называют дома по имени владельцев.

I see now that this has been a story of the West, after all-Tom and Gatsby, Daisy and Jordan and I, were all Westerners, and perhaps we possessed some deficiency in common which made us subtly unadaptable to Eastern life,	Я вижу теперь, что, в сущности, у меня получилась повесть о Западе, - ведь и Том, и Гэтсби, и Дэзи, и Джордан, и я - все мы с Запада, и, быть может, всем нам одинаково недоставало чего-то, без чего трудно освоиться на Востоке.
Even when the East excited me most, even when I was most keenly aware of its superiority to the bored, sprawling, swollen towns beyond the Ohio, with their interminable inquisitions which spared only the children and the very old-even then it had always for me a quality of distortion.	Даже и тогда, когда Восток особенно привлекал меня, когда я особенно ясно отдавал себе отчет в его превосходстве над жиреющими от скуки, раскоряченными городишками за рекой Огайо, где досужие языки никому не дают пощады, кроме разве младенцев и дряхлых стариков, -даже и тогда мне в нем чудилось какое-то уродство.
West Egg, especially, still figures in my more fantastic dreams.	Уэст-Эгг я до сих пор часто вижу во сне.
I see it as a night scene by El Greco: a hundred houses, at once conventional and grotesque, crouching under a sullen, overhanging sky and a lustreless moon. In the foreground four solemn men in dress suits are walking along the sidewalk with a stretcher on which lies a drunken woman in a white evening dress.	Это скорей не сон, а фантастическое видение, напоминающее ночные пейзажи Эль Греко: сотни домов банальной и в то же время причудливой архитектуры, сгорбившихся под хмурым, низко нависшим небом, в котором плывет тусклая луна; а на переднем плане четверо мрачных мужчин во фраках несут носилки, на которых лежит женщина в белом вечернем платье.
Her hand, which dangles over the side, sparkles cold with jewels.	Она пьяна, ее рука свесилась с носилок, и на пальцах холодным огнем сверкают бриллианты.
Gravely the men turn in at a house-the wrong house.	В сосредоточенном безмолвии мужчины сворачивают к дому - это не тот, что им нужен.
But no one knows the woman's name, and no one cares.	Но никто не знает имени женщины, и никто не стремится узнать.
After Gatsby's death the East was haunted for me like that, distorted beyond my eyes'power of correction.	После смерти Гэтсби я не мог отделаться от подобных видений; все вокруг представлялось мне в уродливо искаженных формах, которые глаз не в силах был корригировать.
So when the blue smoke of brittle leaves was in the air and the wind blew the wet laundry stiff on the line I decided to come back home.	И когда закурились синеватые струйки дыма над кучами сухих, ломких листьев и белье на веревках стало лубенеть на ветру, я решил уехать домой, на Запад.
There was one thing to be done before I left, an awkward, unpleasant thing 'that perhaps had better have been let alone.	Оставалось только выполнить одно дело, неприятное, тягостное дело, за которое лучше было, пожалуй, и не браться.
But I wanted to leave things in order and not just trust that obliging and indifferent sea to sweep my refuse away.	Но мне хотелось привести все в порядок перед отъездом, а не полагаться на то, что равнодушное море услужливо смоет оставленный мною мусор.
I saw Jordan Baker and talked over and around what had happened to us together, and what had happened afterward to me, and she lay perfectly still, listening, in a big chair.	Я встретился с Джордан Бейкер и завел разговор о том, что мы с ней пережили вместе, и о том, что мне после пришлось пережить одному.