Уильям Моэм - Четверо голландцев - английский и русский параллельные тексты

Эти маленькие острова, так похожие один на другой, тем более чаровали мое воображение, что мне, как я знал, больше не придется их увидеть. It made them strangely unreal, and as we sailed away and they vanished into the sea and sky it was only by an effort of the imagination that I could persuade myself that they did not with my last glimpse of them cease to exist. Это придавало им странную призрачность, и когда мы отправлялись дальше и они сливались с морем и с небом, мне лишь с усилием удавалось убедить себя, что они исчезли только из виду, а не перестали существовать вовсе. But there was nothing illusive, mysterious, or fantastic about the captain, the chief officer, the chief engineer, and the supercargo. Однако в капитане, старшем помощнике, старшем механике и втором помощнике не было ни на йоту иллюзорности, таинственности или призрачности. Their solidity was amazing. Их материальность была поразительной. They were the four fattest men I ever saw. Таких толстяков мне не приходилось видеть ни раньше, ни после. At first I had great difficulty in telling them apart, for though one, the supercargo, was dark and the others were fair, they looked astonishingly alike. Поначалу я лишь с трудом различал, кто из них кто, поскольку они поразительно походили друг на друга, хотя второй помощник был темноволос, а остальные белобрысы. They were all big, with large round bare red faces, with large fat arms and large fat legs and large fat bellies. Все четверо обладали внушительным ростом, большими круглыми бритыми красными лицами, большими толстыми ручищами, большими толстыми ногами и большими толстыми животами.

When they went ashore they buttoned up their stengah-shifters and then their great double chins bulged over the collars and they looked as though they would choke.	Отправляясь на берег, они застегивались на все пуговицы. Тогда их огромные двойные подбородки выпирали над воротником, и казалось, они вот-вот задохнутся.
But generally they wore them unbuttoned.	Обычно же эти пуговицы оставались незастегнутыми.
They sweated freely and wiped their shiny faces with bandanas and vigorously fanned themselves with palm-leaf fans.	Они обильно потели, утирали лоснящиеся лица красными носовыми платками и энергично обмахивались пальмовыми листьями.
It was a treat to see them at tiffin.	Смотреть, как они едят, было одно удовольствие.
Their appetites were enormous.	Аппетитом они обладали колоссальным.
They had rijstafel every day, and each seemed to vie with the other how high he could pile his plate.	Рис они ели каждый день и словно соперничали, накладывая его себе на тарелки горой.
They loved it hot and strong.	Они любили, чтобы блюдо было горячим и наперченным.
"In dis country you can't eat a ting onless it's tasty," said the skipper.	- В этих краях кусок в горло не пойдет, если приготовлен невкусно, - объяснял шкипер.
"De only way to keep yourself up in dis country is to eat hearty," said the chief.	- Чтобы в этих краях выжить, надо есть вволю, -объяснял старший помощник.
They were the greatest friends, all four of them; they were like schoolboys together, playing absurd little pranks with one another.	Они были закадычнейшими друзьями, все четверо, и в своей компании вели себя будто школьники, устраивая друг другу всякие нелепые розыгрыши.
They knew each other's jokes by heart and no sooner did one of them start the familiar lines than he would splutter with laughter so violently, the heavy shaking laughter of the fat man, that he could not go on. And then the others began to laugh too.	Анекдоты друг друга они знали наизусть, и едва кто-то из них произносил знакомую вступительную фразу, как разражался таким хохотом - басистым хохотом толстяка, сотрясающим все тело, - что уже не мог продолжать, и тогда остальные тоже принимались хохотать.
They rolled about in their chairs, and grew redder and redder, hotter and hotter, till the skipper shouted for beer, and each, gasping but happy, drank his bottle in one enchanted draught.	Они раскачивались на стульях, багровели все больше и больше, все жарче и жарче, пока шкипер не кричал, чтобы принесли пива, и каждый, пыхтя, но радуясь, выпивал свою бутылку единым магическим глотком.
They had been on this run together for five years and when, a little time before, the chief officer had been offered a ship of his own he refused it.	Они плавали вместе пять лет, и когда, незадолго до моего с ними знакомства, старшему помощнику предложили стать шкипером собственного судна, он отказался.
He would not leave his companions.	Не захотел расставаться со своими товарищами.
They had made up their minds that when the first of them retired they would all retire.	Когда кто-то первый уйдет на покой, порешили они, трое тут же последуют его примеру.
"All friends and a good ship.	- Все друзья и хороший корабль.
Good grub and good beer.	Хорошая еда и хорошее пиво.
Vot can a sensible man vant more?"	Чего еще желать разумному человеку?

At first they were a little stand-offish with me.	Сначала они держались со мной чуть отчужденно.
Although the ship had accommodation for half a dozen passengers, they did not often get any, and never one whom they did not know.	Хотя пароход мог бы взять полдюжины пассажиров, им редко приходилось возить кого-нибудь - а незнакомых так и вовсе никогда.
I was a stranger and a foreigner.	А я был незнакомым, и к тому же иностранцем.
They liked their bit of fun and did not want anyone to interfere with it.	Они любили развлекаться по-своему и не желали, чтобы кто-нибудь им мешал.
But they were all of them very fond of bridge, and on occasion the chief and the engineer had duties that prevented one or the other playing.	Однако все они любили бридж[1] , а иногда старший или второй помощник оказывались заняты и не могли сесть за карты.
They were willing to put up with me when they discovered that I was ready to make a fourth whenever I was wanted.	И они охотно примирились с моим присутствием, чуть только убедились, что я всегда готов сесть четвертым, когда это требуется.
Their bridge was as incredibly fantastic as they were.	Их манера играть была столь же невообразимой, как они сами.
They played for infinitesimal stakes, five cents a hundred: they did not want to win one another's money, they said, it was the game they liked.	Ставки были мизернейшими - по пять центов за сто очков. Им не нужно выигрывать деньги друг у друга, объясняли они, просто нравится сама игра.
But what a game!	И как же они играли!
Each was wildly determined to play the hand and hardly one was dealt without at least a small slam being declared.	Каждый во что бы то ни стало хотел взять верх в торговле, и редкая сдача обходилась без объявления хотя бы малого шлема.
The rule was that if you could get a peep at somebody else's cards you did, and if you could get away with a revoke you told your partner when there was no danger it could be claimed and you both roared with laughter till the tears rolled down your fat cheeks.	Их правило гласило: можешь подсмотреть чужие карты - подсмотри; а если с помощью партнера удавалось сжульничать на ренонсе, оба заливались хохотом, пока по жирным щекам не начинали катиться слезы.
But if your partner had insisted on taking the bid away from you and had called a grand slam on five spades to the queen, whereas you were positive on your seven little diamonds you could have made it easily, you could always score him off by redoubling without a trick in your hand.	Но если партнер перехватывал у вас игру, объявляя большой шлем на пяти пиках, старшая дама, когда вы полностью полагались на свои семь маленьких бубен, можно было всегда поквитаться с ним, удвоив ставку, когда у вас на руках не имелось ни одной взятки.
He went down two or three thousand and the glasses on the table danced with the laughter that shook your opponents.	Он садился на две-три тысячи, и стаканы на столе плясали от хохота, сотрясавшего ваших противников.
I could never remember their difficult Dutch names, but knowing them anonymously as it were, only by the duties they performed, as one knows the characters Pantaloon, Harlequin, and Punchinello, of the old Italian comedy, added grotesquely to their drollery.	Мне не удавалось запомнить их трудные голландские фамилии, но то, что я знал их только, так сказать, анонимно, по должностям, словно персонажей старинной итальянской комедии Панталоне, Арлекина и Пульчинеллу, делало их уже и вовсе неправдоподобно занятными.
The mere sight of them, all four together, set you laughing, and I think they got a good deal of amusement from the astonishment they caused in strangers.	Стоило увидеть их всех четверых вместе, и вы уже смеялись, а они, как мне кажется, извлекали немало удовольствия из изумления, которое вызывали у тех, кто видел их впервые.

Читать дальше