Сигрид Унсет - Крест

– Отец твой решался на большее, добиваясь прав для своего сына, – сказала она однажды вечером Гэуте, когда он сидел в ткацкой и смотрел, как она укладывает ребенка. – Не слишком-то он любил старого господина Никулауса, но все-таки никогда не проявил бы к нему подобного непочтения и не назвал бы в его честь сына, рожденного вне брака.

– Ну да, ведь Орм – это, кажется, имя его деда по матери? – спросил Гэуте. – Быть может, и не подобает сыну говорить подобные вещи, но вы ведь знаете, матушка, когда отец был жив, мы, братья, замечали, что вы не считали его способным быть для нас примером во всем. А теперь вы с утра и до ночи говорите о нем словно о каком-нибудь праведнике или вроде того. Но он не был таким, и вы знаете, что нам это известно. Мы были бы безмерно горды, если бы нам когда-нибудь удалось дотянуться до него – хотя бы до плеча! Мы помним, что он был храбрый воин и благородный вельможа и превыше всех других людей обладал достоинствами, которые украшают человека. Но вы никогда не заставите нас поверить, что он был таким уж рачительным хозяином или отличался особой скромностью и благонравием в женском обществе… И все-таки, если бы ты, мой Эрленд, уродился в него, то ничего лучшего тебе нельзя было бы пожелать. – Он поднял спеленатого ребенка на руки и прижался подбородком к крохотному красному личику, выглядывавшему из-за белого шерстяного свивальника. – Ты, многообещающий и даровитый юнец, Эрленд, сын Гэуте, из Йорюндгорда, скажи своей бабке: ты не опасаешься, что отец твой бросит тебя на произвол судьбы.

Он перекрестил ребенка и положил его на колени Кристин. Затем он подошел к постели и взглянул на спящую молодую мать.

– Так вы говорите, что с моей Юфрид все обстоит как нельзя лучше? Что-то она бледновата… Но вы-то, уж верно, лучше во всем этом разбираетесь… Ну, почивайте с миром, храни вас господь!

Когда исполнился месяц со дня рождения мальчика, Гэуте устроил большой пир по случаю крестин, на который съехались его родичи из самых отдаленных краев. Кристин догадывалась, что Гэуте собрал их всех здесь, чтобы держать совет о своих делах. Ведь уже наступила весна и со дня на день можно было ожидать вестей от родичей Юфрид.

На долю Кристин выпала радость опять увидеть у себя дома обоих близнецов – Ивара и Скюле. И еще в Йорюндгорд прибыли ее двоюродные братья Сигюрд Кюрнинг, который был женат на дочери ее дяди из Скуга, Ивар Йеслинг из Рингхейма и Ховард, сын Тронда. Сыновей Тронда она не видела с тех пор, как Эрленд вовлек в беду обитателей Сюндбю. Они стали теперь уже пожилыми людьми. В прежние годы они отличались беспечностью и легкомыслием, но всегда были прямодушными и учтивыми. Теперь они не намного изменились. Они обращались с сыновьями Эрленда и со своим двоюродным братом и преемником в Сюндбю, рыцарем Сигюрдом, открыто и с искренним родственным расположением. Пиво и мед лились рекою в честь маленького Эрленда. Гэуте и Юфрид так непринужденно принимали своих гостей, словно они были уже женаты и сам король устроил их свадьбу. Все веселились, и никто, казалось, не думал, что на кон все еще поставлены честь и благополучие молодых людей. Но Кристин поняла, что Юфрид не забывает об этом.

– Чем высокомерней и самодовольнее встретят они моего отца, тем скорее он пойдет на уступки, – сказала она. – А Улав Гудочник никогда не мог утаить, что ему нравится сидеть на одной скамье рядом с людьми из старинных родов.

Единственным, кому было как будто не по себе и кто не веселился от всего сердца на этом сборище родственников, был господин Яммельт, сын Халварда. Нынешним рождеством король Магнус пожаловал ему рыцарское звание; сестра Кристин называлась теперь фру Рамборг, дочь Лавранса.

На этот раз господин Яммельт привез с собою своего старшего пасынка Андреса, сына Симона. Кристин просила об этом зятя, когда он последний раз был у них на севере, потому что до нее дошли слухи, будто мальчик растет каким-то странным. Кристин ужасно перепугалась, не нанесла ли она вреда его душе и телу тем, что сотворила над ним, когда он был ребенком. Но отчим сказал, что вовсе нет, мальчик крепкий, здоровый, просто чудесный и, может быть, умнее многих иных. Но дело в том, что он ясновидящий. Иногда он становится как бы не в себе и в таком состоянии часто совершает удивительные поступки. Вот как, например, в прошлом году: в один прекрасный день он взял свою серебряную ложку, еще ту самую, что Кристин подарила ему на зубок, и еще пряжку для рубахи, доставшуюся ему в наследство от отца, и отправился со всем этим к мосту через реку, который стоит у проезжей дороги близ Элина. Тут он много часов сидел и ожидал. И вот через мост прошли нищие – старик и молодая женщина с грудным младенцем. Андрес подошел к ним, протянул им принесенные с собой вещи и попросил у женщины позволения нести ее младенца. Дома все были вне себя от страха, когда увидели, что Андрес не явился к столу ни днем, ни вечером. Бросились на розыски мальчика, и в конце концов Яммельт разузнал, что Андреса видели в лежащем к северу соседнем приходе, в компании неких людей, прозывающихся Крепп и Крока. Он шел с ними и нес их мальчонку. Когда Яммельт на следующий день наконец догнал Андреса, тот после долгих отнекиваний рассказал, что в прошлое воскресенье во время обедни ему послышался голос в ту минуту, когда он стоял и разглядывал нарисованную на доске перед алтарем картину. Там были изображены божья матерь и святой Иосиф, направляющиеся с младенцем в землю Египетскую. Андресу вдруг захотелось жить в те времена, потому что тогда он попросил бы позволения следовать за ними и нести младенца девы Марии. И вот тут-то он услыхал голос, нежнейший и сладчайший; и голос этот обещал явить Андресу знамение, если он в такой-то день отправиться к Бьеркхеймскому мосту…