Сигрид Унсет - Крест

– О… О!.. – Жалобный вздох помимо воли вырвался из груди Кристин. Только Лавранс оставался еще с нею. Она слышала ровное дыхание мальчика на соседней кровати. А Гэуте… Он лежит там, наверху, со своей любовницей. Мать снова вздохнула, беспокойно задвигалась. Старый пес Эрленда теснее прижался к ее поджатым ногам.

Тут она услышала, что Юфрид уже поднялась и расхаживает по горнице. Кристин быстро выбралась из постели, сунула ноги в мохнатые меховые сапоги, натянула на себя сермяжное платье и меховую куртку. Она ощупью добралась в темноте до печи, села на корточки и стала дуть на остывшие угли. Но ей не удалось раздуть ни единой искры: за ночь головня совсем погасла.

Кристин вытащила огниво из висевшего у нее на поясе мешочка и хотела высечь огня. Но трут, должно быть, отсырел и замерз. Наконец ей стало больше невмоготу тереть; она взяла сковороду для углей и пошла занять жара у Юфрид.

Наверху в печурке ярко горел огонь, освещая горницу. При свете мерцающего пламени сидела Юфрид и прилаживала покрепче застежки к куртке Гэуте из оленьего меха. В отделении, в полутьме кровати Кристин различила нагое до пояса тело мужчины: Гэуте спал без рубахи даже в самые лютые морозы. Он сидел и закусывал в постели.

Юфрид поднялась с места тяжело, степенно, по-хозяйски. Не хочет ли мать глоток пива? Она только что согрела утреннее питье для Гэуте. И пусть матушка захватит эту чашу для Лавранса. Он ведь отправляется с Гэуте рубить лес. Мужчины намерзнутся там сегодня.

Разжигая печь у себя в горнице, Кристин недовольно сжимала губы. Привычные домашние хлопоты Юфрид, Гэуте, лежащий в постели и открыто принимающий прислуживания своей невенчанной жены, заботы любовницы Гэуте о своем незаконном девере – все это казалось ей таким нескромным и отвратительным.

Лавранс остался в лесу, но Гэуте к вечеру воротился домой, голодный и усталый. После ухода слуг женщины остались посидеть с хозяином, пока он ест и пьет.

Кристин видела, что Юфрид было не по себе нынче вечером. Внезапно молодая женщина опустила шитье на колени, и гримаса боли исказила ее лицо.

– Тебе больно, Юфрид? – тихо спросила Кристин.

– Да, немножко, ноги ломит, – отвечала девушка.

Она, как обычно, весь день хлопотала, не желая щадить себя. А теперь у нее начались боли и сильно отекли ноги.

Вдруг несколько слезинок показалось у нее на ресницах. Кристин никогда не видала, чтобы женщина так удивительно плакала – беззвучно, крепко сжав зубы. По подурневшему, покрытому коричневыми пятнами лицу Юфрид катились круглые, чистые слезинки. Кристин они казались жесткими, словно жемчужины. Юфрид словно досадовала на то, что поддалась нездоровью. Неохотно позволила она Кристин отнести себя в постель. Гэуте пошел следом за ними.

– Худо тебе, моя Юфрид? – беспомощно спросил он.

Лицо у него было огненно-красное от мороза, и он с убитым видом смотрел, как мать устраивала Юфрид поудобнее, снимала с нее башмаки и чулки, а затем принялась растирать ее опухшие ноги.

– Худо тебе, моя Юфрид? – без конца спрашивал он.

– Да, – тихо со сдержанной яростью ответила Юфрид. А иначе стала бы я так плакаться, как ты думаешь?

– Худо тебе, моя Юфрид? – снова затянул он свое.

– Ты же сам видишь… Да не стой тут остолопом, разинувши рот, парень! – Кристин обернулась к сыну, она вся пылала от злости. Страх за исход всей истории, раздражение из-за того, что молодые ведут жизнь в блуде, а она вынуждена терпеть такое у себя в усадьбе, гложущие сомнения в сыновнем мужестве – все это теперь переплелось в ее душе и излилось бешеным гневом. – Ты, видно, последнего ума лишился, ежели думаешь, что ей может быть сладко… Она же видит, что у тебя не хватает храбрости пуститься в путь через горы из-за того, что там бушует ветер и валит снег… Ты ведь знаешь, что эта бедная женщина скоро будет ползать на коленях и корчиться в тяжких муках, а дитя ее будет прозываться ублюдком из-за того, что ты не осмеливаешься повстречаться с ее отцом лицом к лицу. Ты сидишь тут, в горнице, и греешь задом скамью, и даже пальцем не шевельнешь, чтобы защитить от беды свою жену и ребенка, которого она тебе родит… Твой отец не настолько боялся моего отца, чтобы не посметь вступить с ним в разговор, и не был таким неженкой, чтобы не отважиться перевалить через горы на лыжах в зимнее время. Позор тебе, Гэуте… И горе мне, дожившей до такого часа, когда я должна обозвать трусом одного из сыновей, зачатых Эрлендом!

Гэуте схватил обеими руками тяжелый табурет из чурбака и изо всех сил грохнул его об пол, подскочил к столу и смахнул с него все, что там было. Потом он бросился к двери, на прощание лягнув чурбак ногой. Слышно было, как он с громкими проклятиями помчался вверх по лестнице.