Сигрид Унсет - Крест

Днем позже Гэуте, сын Эрленда, обручился с Юфрид, дочерью Хельге, и она отправилась в церковь со всем почетом, как если бы она была законной женой Гэуте. Отец Даг сказал, что теперь она имеет на это право. Затем она с ребенком уехала в Сюндбю и находилась под опекой господина Сигюрда до самого дня свадьбы.

Свадьба состоялась спустя месяц, сразу же после Иванова дня. Пиршество было пышным и великолепным. Наутро после бракосочетания Кристин, дочь Лавранса, с большой торжественностью вручила сыну ключи от хозяйства, и тот прикрепил их к поясу своей молодой супруги.

А затем господин Сигюрд Эльдьярн задал большой пир у себя в усадьбе, и здесь его дружба с двоюродными братьями, бывшими владельцами Сюндбю, была скреплена печатями, торжественной клятвой и рукобитьем. Господин Сигюрд щедрой рукой наделял и одаривал и Йеслингов и своих гостей всем, что было в его усадьбе. Каждый получал сообразно своему родству и дружбе с господином Сигюрдом – рог для питья или скатерть, украшения, оружие, меховой плащ или лошадь. И в народе говорили, что Гэуте, сын Эрленда, с честью вышел из этой истории с похищением невесты.

Год спустя летним утром Кристин перебирала сундуки на галерее старого дома. Вдруг она услышала, что во двор выводят лошадей из конюшни, и выглянула наружу из-за подпорок галереи. Один из слуг выводил лошадей, а вслед за ним в дверях конюшни появился Гэуте. Маленький Эрленд сидел у отца на закорках. Светлое личико ребенка выглядывало из-за золотистой отцовской макушки. Маленькие ручонки сына Гэуте держал в своей большой загорелой руке. Потом он протянул мальчика одной из служанок, проходившей по двору, а сам вскочил на лошадь. Но ребенок закричал и стал тянуться к отцу. Тогда Гэуте взял его на руки и посадил в седло перед собою. В это время из Дома вышла Юфрид.

– Ты берешь Эрленда с собою?.. А куда это ты собрался?..

Гэуте ответил, что едет на мельницу; говорят, она того и гляди обрушится в реку. А Эрленд поедет с отцом, добавил он.

– Ты что, ума решился?

Она быстро схватила ребенка, а Гэуте захохотал:

– Ты и впрямь подумала, что я возьму его с собою?

– Да… – Жена рассмеялась вслед за ним. – Ты его, бедняжку, повсюду за собою таскаешь. Ты точно рысь: скорее съешь мальчонку, чем отдашь кому-нибудь.

Она взяла ручонку мальчика и помахала ею вслед Гэуте, когда он выезжал со двора. Затем она посадила ребенка на траву, наклонилась, поболтала с ним и побежала дальше, к новой кладовой, на чердак.

Кристин все стояла и смотрела на внука. В своем красном платьице ребенок был так хорош на утреннем солнце. Маленький Эрленд кругами ковылял по двору, глядя вниз, в траву. Вдруг он завидел груду щепок и тотчас же принялся их раскидывать. Кристин рассмеялась.

Ему было еще всего только год и три месяца, но он, по мнению родителей, был развит не по летам. Он уже свободно ходил и даже бегал и мог произносить два-три слова. Теперь он направился к небольшому ручейку, который протекал в конце двора и всякий раз после дождя в горах превращался в бурлящий поток. Кристин подбежала и взяла его на руки.

– Нельзя… Матушка рассердится, если ты вымочишься!..

Мальчик надул губы. Он раздумывал, поднять ли ему крик, оттого что ему не позволяют плескаться в ручейке, или уступить. Вымокнуть – это было тягчайшим прегрешением, в этих случаях Юфрид бывала с ним особенно сурова. И такое разумное было выражение у него сейчас… Кристин, смеясь, поцеловала ребенка, усадила его на траву и вернулась к работе. Но работа не спорилась: Кристин больше стояла, глядя вниз во двор, чем работала.

Утреннее солнце мягко освещало три дома напротив. Как красивы эти постройки с верхними галереями на деревянных столбах и богатой резьбой! Кристин показалось, что она чуть ли не впервые увидела их по-настоящему. Позолоченный конек крыши нового стабюра сверкал на фоне голубой дымки, окутывающей горы позади усадьбы. Лето в нынешнем году началось дождями, и дерн на крышах ярко зеленел. Кристин коротко вздохнула, еще раз бросила взгляд на маленького Эрленда и снова повернулась к своим сундукам.

Вдруг со двора донесся пронзительный детский вопль. Кристин бросила все, что было у нее в руках, и опрометью выскочила во двор. Эрленд стоял и громко плакал, глядя то на свой пальчик, то на полузадушенную осу, которая валялась тут же на траве. Стоило бабушке поднять его на руки и начать успокаивать, как он еще пуще заревел, а когда она, ласково увещевая его, приложила к укусу влажную землю и холодный зеленый листок, плач стал просто душераздирающим.