Ира Николаева - Лихое времечко

Веселый боцман курит трубку,
и речь слышна, что с матерком,
не унывает – шутка с шуткой —
и не беда – хоть с ветерком.

Дружны душевно с капитаном,
в каюте разливают ром,
и усмиряют ураганы,
и девиц щупают тайком.

В портах – бордели с кабаками,
матросы – лучшие друзья,
бывал тот боцман бит врагами,
но снова шутка губы жгла.

Был не женат, надежно холост,
детей сопливых не любил,
ласкал его девиц лишь голос,
да шум ветров и моря пыл.

Так и ушел в угаре пьяном,
в портовом грязном кабаке,
устало сердце – скажем прямо —
но жизнь прожита не в тоске.

Набралась команда скопом,
кто бродяга, кто пират,
быдло палубное, словом,
лишь отрада – капитан.

Молод был, не глуп, вот опыт,
что ошибкой подкачал,
черт, видать, толкнул под локоть —
слеп был – вот и чернь собрал.

А расплата – недалече:
бунт и висильна петля,
тело мертвое увечно,
долго мучили ветра.

А команда распивала
ром из бочек, бутылей,
первый шторм – и все пропало —
ты их только не жалей.

Щепы плавают по волнам,
рыб наплыло косяки,
Бог расправился по полной
за жестокость на крови.

И возвращались моряки,
и вновь любимых покидали,
и мысли гнали той тоски,
а взгляды в море устремляли.
В былом и нынче – старина,
и тянут голубые глади,
пускай открытий новизна —
погребена на сотни пядей.
Казалось бы, что в новый век
все карты писаны до точки,
но так устроен человек,
он снова ищет многоточий.

Корабль-призрак бороздит простор,
легендами полны о нем сказанья,
мол, виновата девица, чей взор
лишил рассудка и привел к изгнанью.
Надежды Доброй мыс не обогнуть —
веками длится тяжкое проклятье,
скитаньями морей увековечен путь,
а моряки мертвы, невольно горя братья.
Кто встретит в водах тех Летучего
Голландца,
тому грядет беда и пагубная смерть,
и ходит средь людей веками, надо
статься,
преданье старины, где ищут души
твердь.

То был моряк на все порты,
и в каждый городок у моря
манили девичьи черты,
ланиты, груди и раздолье.

Порой их путал имена,
тогда решил всех звать – «милашка»,
таких милашек не одна,
у каждой огонек не гашен.

Проходят месяцы – те ждут,
а он – и в клешах, и в тельняшке,
все, говорит, закончен путь,
я встал на якорь к ножкам вашим.

Недели – праздник, кутерьма,
объятья, смятые постели,
но снова он: «Манят моря,
я приплыву, мы все успеем.

Успеем мы построить дом,
родить детишек на покое,
а нынче, милая, поклон,
гудок гудит, я снова в строе».

Уже седины в волосах,
девицы верят тем сказаньям,
и растворяются в веках,
исчерпав меру ожиданий.

Ром в бутылках – крепкий, вздорный,
льется в глотку моряка,
шаг нетвердый, малость хромый,
застилает хмель глаза.

Палуба качает грузно,
где ж матросу устоять,
булькает, напившись, пузо,
он – горланить, песнь орать.

Солонина прям из бочки,
хруст ржаного сухаря —
под покровом темной ночки
с кухни крадено с мешка.

А потом в гамак упавши —
храп стоит до облаков,
дух идет спиртной, пьянящий,
та картина краше слов.

Осточертели моряку погоды,
то штиль, то ураганы не спросясь,
и доняли уж прочие невзгоды —
пролитый ром и палубная грязь.

То окрики, команды капитана,
то ругань боцмана, то вечно пьяный кок,
и только может шелест океана
его утешить – всем и невдомек.

И лишь волны цвет синий и зеленый
ласкает взор и радует глаза,
а вечером в каюте хмуро-сонной
милее нету трубки табака.

Шумит, играет моря дух,
в безбрежье ветер и волна,
шипенье их ласкает слух,
в палитре – синяя вода.
Величественен океан,
дельфинов стайка унеслась,
спокойствие – морей обман,
штормами закружится власть.
Скрипят и мачты и корма,
в волнении воды океана,
корабль отыщет берега,
не смутят штормы капитана.
На берегу покой и сон,
да только скучно морякам,
их манит море на поклон,
мятежный дух им Богом дан.
И вновь шторма, и вновь все бури,
и вновь соленая волна,
но морякам сурово хмурым
лишь эта жизнь будет мила.
И приключений дух бродяжий
повеет к ним издалека,
интригу океан им кажет,
чудесной видится стезя.
Потом с пиратами бой грозный,
потом сокровища побед,
о них, возможно, песни сложат,
легенды что оставят след.