Ира Николаева - Лихое времечко

По линиям судьбы читаю,
как настоящий хиромант,
а на ладошке капли тают
дождя, что знает сей обман.
Изгиб загадочен и тонок,
что мыслишь – то и говори,
все разложу сюжетом полок
и по ступенечкам души.
Сама запутаюсь в гаданьях,
споткнусь на лестнице судеб
и дымкою недосказаний
всем напророчу сотню лет.

Серьги-кольца золотые,
как от солнца обруча,
взгляды – кони вороные,
что волнуют сгоряча.

Взмах ресниц – воронья стая,
радужка – маслины цвет,
вот цыганочка какая,
все сравнения – не грех.

А в руках – гитарный голос,
ноты льются как волна,
струны тонкие как волос,
а звенят – почти ветра.

Смех лучистый, песня – нежность,
и не сводит с губок глаз
молодой цыган, – и ревность
закипает в тот же час.

Цыганка у реки студеной
глядела в омут-зазеркалье,
и дно ей виделось – бездонным,
и отражались дней печали.
У глаз – увидела морщинку
и грустный блеск зеленым цветом,
вдруг рябью проплыла былинка —
виденье будто сдуло ветром.
Стряхнув песок с озябших ножек,
махнула реченьке рукой:
– Не строй мне неприглядных рожиц,
пойду за зеркальцем домой.

А у реченьки студеной,
на каменьях-голышах,
девушка-цыганка томно
мыла рученьки в ключах.
Распустила черны косы
да монисты расплела,
красота – ярка и броска,
не напраслина молва.
На рубашке расстегнула
петелек узорный ряд,
башмачки легко стряхнула —
и купаться в водопад.
Веселится, брызги только,
нет стесненья – ведь одна,
а вокруг-то чисто поле
да отвесны берега.
Только птицы встрепенулись,
загалдели на краю:
– Ох негоже, ох не гоже,
на реку пускать одну!
И не зря – за тем обрывом,
за березовым стволом,
молодой цыган игриво
любовался волшебством.
В ус посмеивался бойко:
– Будешь все ж моей женой,
украду одежду только —
нагишом пойдешь со мной.
Всыпят нам до болей плетей,
что мне шишки-синяки,
будет лучшая на свете
свадьба, чтобы честь спасти.

По пыльным улицам брел табор,
цыганочек пестрела масть,
в руках и карты, и гитары,
гаданьем сеют свою власть.
Бредут, цепляются к народу,
чумазых деток за собой
влекут в любое время года
к ночлегу поздно на постой.
Пестрят платки, цветасты юбки
да кофты с чуждого плеча,
блестят лукавые улыбки,
бросают взгляды во глаза.
Заговорят, закружат словом,
уйдет в гипнабельный всё сон:
«Позолоти на счастье ручку,
исполнится всё чередом».
Разденут дочиста, разуют,
что тем цыганкам – просто чих,
уйдут с деньгами, и без злости
я им во след мараю стих…

Цыганочка встречала утро,
надела яркие шелка —
отец-барон заметил мудро:
невеста все же хороша.

И косы в гребешках и лентах,
и очи – омут озорства,
и губки, белых зубок жемчуг,
а стан, походка – как стройна!

А юность, что сквозит во взгляде,
наивный и веселый смех,
цыган вздохнул – ведь скоро свадьба:
– Ах, дочка, похвалить – не грех.

Пусть женихи толпятся роем —
избранник внешностью хорош,
вздохнул уже старик с укором —
а много ль счастья с ним найдешь?

Дочурка – молодость, смятенье,
поспешный выбор – не спросясь,
не слушая отца веленья —
избалована отродясь.

Барон позвал жену-цыганку,
с печальной грустью молвил ей:
– Ведь после свадьбы – все изнанкой,
не медом годы жизни всей…