Ира Николаева - Лихое времечко

На пологом водопое, на песчаном берегу,
в гулком мошкарином рое кони шли
на поводу,

И ромал, шагавший рядом, пел
о грустном, о былом,
любовался листопадом, гладил жеребца
хлыстом.

Потрепал по черной гриве и на волю
отпустил,
Конь помчался как на крыльях, в воду
скок – и враз поплыл.

Фыркал и не мог напиться, жар всех
слепней отгонял,
а ромал, водой умывшись, влагой
фляжку наполнял.

Осень вкрадчиво ступала, август под
ходил к концу,
а листочки уже рвало – стлались на бока
коню.

И цыган подумал грустно, хоть и стар
тот жеребец,
ни на шкуру, ни на кости: бойня – не
его конец.

Так друзья ушли к закату – конь гнедой,
младой цыган,
ведь невзгодами завзята – та
привязанность от ран.

Заглянул цыган к старухе:
– Погадай-ка мне, карга, —
засучил по локоть руки,
протянул бутыль вина.

– Что не ласков, что обижен,
вот, каргою обозвал,
я и без ладоней вижу:
черт тебя ко мне прислал.

Жаждешь мужнюю красотку,
думаешь, как увести,
удивил, гони мне сотку,
не то порчи не снести.

Прочь, поганец и охальник,
прокляну так, что во век
не очухаешься, парень,
не спасет твой оберег.

Скачет конь, по ветру грива,
каждый мускул разыгрался,
оседлал цыган игриво,
по степи в ночи умчался.
До базару конокраду
торопясь рукой подать,
он коня, как дня награду,
за златишко хочет сдать.
Конь взбрыкнул, скинул цыгана,
в степь помчался не спросясь,
поиграет еще с ветром —
он свободен отродясь.
Конокрад, стряхнув степную
пыль с рубахи, – да в кабак,
не хвались чужой наградой,
рок бродяжий то, бедняк…

Скрипит кибитка по ухабам,
ей правит кочевой цыган,
повозка – грузно вдоль оврагов,
цыган же весел, малость пьян.

Свистят хлысты, в руке бутылка,
вино по брюкам разлилось,
кибитка встанет у развилки,
подпрыгнув и сломавши ось.

Цыган ругнется, посмурнеет,
цыганок выпорхнется рой —
смуглянки щечками алеют,
галдят крикливо в разнобой.

Приляжет пес у ног лошадки,
вздохнет и шумно заворчит,
он стережет добро с оглядкой,
сквозь зубы слышен грозный рык.

Пройди, прохожий, стороною,
кибитку обойди кругом,
и не играй своей судьбою,
и не рискуй ты кошельком.

Быт цыганский – не все слитки —
Пьяный муж домой пришел,
отворил ногой калитку,
из ограды вынул кол.

Как цыганка испугалась,
малых детушек в платок —
да быстрей в окно сигала —
муж расправою жесток.

Видел нынче у лачужки
ее с парнем молодым,
говорили полминутки —
а как разъярили пыл.

Погромил цыган все в доме,
в сапожищах – на кровать,
пусть проспится, охолонет,
ум к утру вернется вспять.

Брел цыган, где дом богатый,
вдруг скакун заржал в ночи:
– Вот удача, Боги святы,
вот с червонцами ларцы.
Сторож спит с винища пьяный —
только к стойлу подойди,
конь – красавец, ладный, справный,
взял и тихо уходи.
Дал с ладошки сахарочку,
потрепал по голове,
за уздечку черной ночкой
скрылся конокрад во мгле.
А потом напился пьяный,
заскочив в хмельной кабак,
и того коня бесславно
проиграл лишь на кушак.
Утром только пробудился,
сел, за темечко схватясь,
сколь бы над удачей бился —
надо ж ум на спирт сменять….

Раскину карты на удачу,
пасьянс бедовый закручу,
все сбудется, а как иначе,
но будет ли так, как хочу?
Желанье в небо скажу внятно,
но станет все наперекос,
самой становится занятно,
устрою я судьбе допрос.
Все скажут – карты врут изрядно,
хоть так, хоть эдак разложи,
надеждой мне они отрадны,
ну а в итоге – море лжи.

Уют домашнего очага
встречает трепетно любя,
напишется о доме сага
в канун январский Рождества.
Гусь с яблоками уж дымится,
салаты, соусы, грибы,
и сок гранатовый искрится
хрустальным кубком ворожбы.
Гадаю я о том, что будет,
раскину в картах что прошло,
и в святочном зеркале судеб
мелькнет вдруг ведьмы помело.
Ведунья та сама укажет,
кого в году грядущем ждать,
а чертик хитростью куража
меня в полночь уложит спать.
Во сне все будет вперемешку,
наутро маме расскажу,
что чертик с едкою усмешкой
не дал явиться жениху.
Отец и мама усмехнутся,
погладят дочь по голове
и не успею оглянуться,
как сон умчит в небытие.