Ира Николаева - Лихое времечко

Мельница вздыхает ветряная,
мелят хлеб крутые жернова,
крылья, с дуновением играя,
призывают шалые ветра.

И со скрипом лопасть повернется,
и начнет кружиться карусель,
даже в полночь мельнику неймется —
позабыл про сонную постель.

Времена ветра не выбирают,
ночь-полночь – им нагружай зерно,
день-деньской царила тихость злая,
не гулял сквозняк через окно.

И собрал тот мельник амулеты,
и скликал ветра он парусам,
отыскало колдовство по свету
дьявольской погодой ураган.

Не унять ту мельницу лихую,
не сложить как в море паруса,
черт из преисподней злобно дует,
так, что разлетается мука.

Мельница скрипела и клонилась,
мельник амулеты разбросал,
ждал утра, душа его молилась,
ворожба – что шутка злых начал.

За оградой святого погоста
в неотпетой могиле лихой
спит, и сны те навеки не просты —
человек с оголтелой судьбой.
Шаг ступил и заветы нарушил,
обвивалась вкруг шеи петля,
В том поступке был, может, не трусом —
казнь вершила тупая тоска.
Дух витает теперь неустанно,
ни земля, ни покой не берут,
только старая бабушка справно
с псом бродячим здесь слезы прольют.
За могилку поставит иконку
и прошепчет молитвы слова,
а собака, подобная волку,
зов провоет под песни дождя.

В лесе темном да старинном,
на опушке под луной —
серый волк, что с шерстью длинной,
в вышину несется вой.
Не простой тот пес – волчара,
в нем загадка заперта,
хищникам простым не пара —
оборотень колдовства.
Вой тоскливый и угрюмый —
полнолунье занялось,
зверь добычу караулит,
рядом жертвы бывшей кость.
Поднимается щетина,
злой оскал в ночи блестит,
где же странник тот невинный —
им он голод утолит.

Как жаль, прошли тысячелетья,
я родилась в двадцатый век,
святые канули навечно —
иконы, мощи, книжный след.

И на вопрос, с кем бы хотелось
из них увидеться на час —
скажу банальность эту смело —
с Христом беседа, да не раз.

Быть может, излечит он душу
от скверны современных лет,
его теперь уж не послушать —
сектанты разжигают грех.

И книгам верится не очень —
сказал он так – кто как принял,
а записи у всех не точны,
и не отыщется начал.

Быть может, все же за порогом —
не тьма, а райские сады,
и средь толпы, сколь слишком много,
найдет Христос мои следы.

Он по воде ходил ступнями,
не брали волны, глубина,
то чудо прошлыми веками,
святая память – не одна.

Из камней хлебы появлялись,
вода окрасилась в вино,
слепые старцы прозревали,
а мертвых сколь воскрешено.

И нет числа легендам этим,
и летопись о них гласит,
вы скажите – то сказки детям,
по мне Божественный то лик.

И я порой скорблю украдкой —
мы разминулись ведь в веках,
Он не предал всех нас, ребята,
Он сам был предан и распят.

Старец с посохом старинным,
ноги в лаптях да обмотках,
кости – те в одеждах длинных,
взгляд по детски чем-то робкий.
Волочит устало тело
к церквям и монастырям,
мудрость слова – его дело,
полет мыслей – духа храм.