Наталья Тимофеева - Щемящей красоты последняя печаль

Свой грешный путь топча с лихвой полвека,
Я перешла заветный Рубикон.
Я в каждой твари вижу человека, —
Ужели это не наивный сон?!

Когда я перестану восхищаться
Пустым кимвальным боем языков?
Мне всё как будто снятся, будто снятся,
Великие дерзания веков.

А люди всё мельчают и мельчают,
И глыбы в гальку обращают дни,
Со стороны себя не примечают
Из ныне здесь живущих — ни одни!

Тщета и суета соревнований
Друг перед другом — гиблая игра!
От юности возвышенных дерзаний
Едва ли треть освоена. С утра

Уж не поётся песенки игривой,
Не прыгается на одной ноге,
На голове нет половины гривы,
Но есть любовь к… мочёной кураге.

А всё туда же, тернии минуя,
Увидеть краем глаза свет звезды,
В своём воображении рисуя
Пегасовы злащённые бразды…

И рваться на свободу от рутины,
И заполнять собою без помех
Скрипичных нотных станов паутину,
Пускай звучанье вызывает смех!

Мы немощны в своей земной юдоли
И рифмами владеем не всегда,
Как следует, не все учились в школе,
И не для всех безграмотность — беда,

Но рвётся ввысь душа, не зная плена,
Как рвётся юный воин из порток.
Пускай кругом враги, кругом измена,
Данила-Мастер вырежет цветок!

Не скучай по мне и не печалься,
Я уйду не слишком далеко.
И с бутылкой лучше не братайся,
Завсегда утопнуть в ней легко.
Будет полдень мира или вечер,
Так ли это важно, пройден путь.
Ляжет тяжесть полночью на плечи,
От неё тебе не отвернуть.
Жизнь и смерть всегда, как сёстры, рядом,
Лицемерна жизнь, а смерть строга…
Си-минорным, беспокойным ладом
Озвучает вечность берега
Давнего людского поселенья,
Где подолгу люди не живут…
Но «венцы» великого творенья
Лишь мажора голос признают.
Возятся, не чуя мимолётность
Своего земного бытия,
В слитую враньём тысяченотность
Так и не приняв таких как я.

Несостоятельность — зародыш века,
Зерно обид, проросшее в ничто.
И только боль досталась человеку,
Что надругался над своей мечтой,
Отдав души цветение в уплату
За то, что и не стоило затрат.
Не став красивым и не став богатым,
Надев бесчестья радужный наряд,
Испив вина забвения, не имешь
Ни славы, ни загаданных высот,
Со всеми вместе ты однажды сгинешь,
И кошелёк набитый не спасёт!
Наш век составлен весь из обещаний,
И ветер в парус рваный не бежит.
Народ впал в кому от кровопусканий
И только над имуществом дрожит.
Но будет в дым развеян этот морок
И запах затхлой яви нежилой,
Когда себя не станешь, словно ворог,
Ты гнать вперёд по лестнице крутой
За новыми успехами успехов,
За ложью лжи, за бестолочью трат.
Ты выздоровеешь и, кроме смеха,
Тогда и станешь истинно богат!

Утро вышло из молчанья
В колокольный сильный звон, —
В это неба озвучанье,
В этот клич со всех сторон.

Именины, как подарок,
В храме тихо и светло.
С потолочных гнутых арок
Люстры светятся тепло.

На стекле повсюду блики
От лампадного огня,
И внимательные лики
Строго смотрят на меня.

Херувимская струится,
Голос регента глубок,
Осеняет людям лица
Духа белый голубок.

Чаша, лжица, плат, просфоры,
Теплота, открыт алтарь, —
Распахнул резные створы
В небо Отче-Государь.

Я сияю словно свечка,
Таю в радости своей,
На церковное крылечко
Выйдя в солнечный елей.

Сорок уст — сорок разных чтецов,
Иль один, с сорока голосами?
Сорок душ — сорок Божьих птенцов,
Иль один, с сорока головами?

Я одна в нашем мире пустом,
Иль вхожу в мозаичность вселенной
И пою запечатанным ртом
Этой плоти болезненной тленной

О величии вечной души,
О её молодом воскресенье,
И внутри меня голос дрожит,
Хоть не слышит никто это пенье?

Словно крепко подвязан язык,
Как у колокола в неурочье,
А вокруг меня — замерший крик,
Громкий след толковища сорочья.

И холмятся вверху купола
Над моею седой головою,
И густеющим звоном молва,
Словно стая сорочья, — за мною:

«Нецерковна!» Соборностью душ
Не объята, не взята к распятью,
Не влилась в этот бравурный туш,
Где и в ненависти, словно братья.