Наталья Тимофеева - Щемящей красоты последняя печаль

Я боюсь не успеть, не допеть,
Я боюсь не увидеть так много!
Но зато не дано мне скорбеть
У черты рокового порога.
Но зато я могу, не таясь,
Говорить то, что думаю. Боже,
Как о многом я раньше пеклась,
А теперь лишь живу и итожу.
А теперь лишь живу и дышу
В этой капле волшебного мира…
Ничего для себя не прошу,
Лишь бы пела недрёманно лира,
Лишь бы голос мой чисто звучал
Среди скрипок живого оркестра,
И зачётный был выставлен балл
За последнюю четверть семестра.

Я — женщина в белом из белого теста,
Из белых утопий, из белой печали.
Я — женщина века без дела, без места,
Без памяти боли остаться не чаю.

Не чаю остаться без запаха мысли,
Без запахов радости и карнавала,
Хотя, если честно, устала я бысти,
И думать о малом всё время устала.

Устала от чаяний этих без смысла,
Устала от дрожи, от боли устала,
Во рту от оскомины сухо и кисло,
А я ведь почти ничего не сказала…

Так хочется в даль унестись незаметно,
Оставив погоню свою за плечами,
Туда, где цветёт вековечное лето,
Где нет ни досады, ни белой печали…

Воздушный змей, висящий в вышине
Заплатой яркой на крахмальном небе,
Полощет свои крылья по весне —
Листок бумажный на бечёвке-стебле.
С катушкой мальчик носится под ним,
Не выпуская нить из цепких пальцев.
Летящему — бегущий господин,
Привязанный к небесному скитальцу.
Вот так и мы не в силах превозмочь,
Порой, своё земное тяготенье
И взмыть душой, порвав бечёвки, прочь,
Растаяв в синей полынье весенней…
Нас тянут книзу срочные дела,
Обязанности, вязкие сомненья,
Нам не дают в выси летать тела,
Хотя летать — такое наслажденье!

Нора в скале, и снят с креста Христос.
Умащено безжизненное тело…
Кто правду в мир с любовию принёс,
Лежит во прахе страшно, онемело.
Мучения закончились Его.
Скорбит пространство, женщины застыли…
И Сына Саваофа Самого,
Как солнце, прячут в каменной могиле.
Не верят сами. Богочеловек
Завёрнут в холст. И всё? Пустынный ветер
Несёт песок уже который век
Крупицу за крупицей… месяц светел…
Лежит Варавва, получивший дар, —
Помилован, не спится от восторга.
И смотрят сверху звёздами Стожар
Глаза немые плачущего Бога.
Вокруг Пилата шевелится ночь,
Стоного и сторуко куролеся,
Но прокуратор сердится, — невмочь,
Его мельканье тел сегодня бесит.
Белеют пальцы… кубок полон… чем?
Как кровь вино, не яд ли в самом деле?
Да, мысли нынче заняты не тем.
Еврей… глаза его… вот так глядели…
Пустое… полно… умер… в добрый час…
Их много здесь, скитальцев и пророков…
Но вот огонь в светильниках погас,
Настало утро… никакого прока…
Ведь мир не рухнул… Лишь в ночной тиши
Вдали от зал парадных и святилищ
Христос свою погибель сокрушил
Надёжной самой из незримых силищ!
Из света — свет, из мысли — мысль… живёт,
Непостижимо вырвавшись из тлена!
Лишь илитон на камне… Где же Тот,
Кого кувуклии хранили стены?
Варавва тёр глаза и прозревал,
И был уже не вором, не злодеем:
Песчинкой был, но человеком стал.
Ужель и мы когда-нибудь сумеем?