Наталья Тимофеева - Щемящей красоты последняя печаль

В мягком свете лампад очертания храма,
Абрис арочных сводов течёт в небеса,
У распятия розы белеют упрямо
В полумраке, в пространстве дрожат голоса…

Покаянный Канон — средоточие сердца,
Поясные поклоны, молитва с колен,
И резная алтарная кажется дверца
Ходом в дальнюю даль посреди старых стен,

Что хранят православное наше богатство
Оберегом измученных страждущих душ:
Бескорыстное светлое давнее братство
В мире войн, бездуховности, алчности, нужд,

Назначаемых кем-то повинностью жизни
И ведущих сознанье в гордыню и ложь.
На всеобщей погибельной призрачной тризне
Угасает оно, как его не тревожь,

Растравляя мельканием сладких мечтаний,
Отвергая реальность природных вещей.
Не укрыться от Божьих карающих дланей
В ненадёжном пристанище смертных людей.

В мягком свете лампад очертания храма,
Абрис арочных сводов течёт в небеса…

Фарфоровый ангел на ниточке
На полке висит над столом.
На платье бороздки, как вытачки,
Он чуден и грустен лицом.

Мой ангел исполнен молчания,
Его не смутить тишиной.
Крыла незаметно качание,
Он слова не молвит со мной.

Но взор его светел загадочный,
Он в будущее устремлён,
Мы с ним полосою посадочной
Избрали безбрежность времён.

Там дом для души моей ветреной,
Там смысл и надежда моя,
Ах, ангел, хранитель мой трепетный,
Свой взор обрати на меня!

Я мчу в этой жизни неистово,
Лишь искры теряю из глаз.
Тебя заверяю я письменно,
Что разум ещё не угас,

Что верю в своё воскресение
В конце неземного пути,
Иначе, зачем это жжение
В живой моей тёплой груди!

Цветы, цветы на подоконнике,
Цветы на крашеном полу,
Иконы в ряд на под иконнике
И лавка с вёдрами в углу.

От печки жар и пахнет творогом,
И у двери лежит кобель.
Хозяин мнёт рукою бороду,
А на дворе звенит капель.

Весна поёт в своём неистовстве,
И куры вышли погулять,
Окончив ледяное мытарство,
Земля готовится опять

Уйти в цветение безбрежное
Из зимних долгих холодов
И стать прекрасною и нежною,
Отринув снежный свой покров.

Бегу, и ноги разъезжаются
На глине, — скользко и смешно.
Сосульки с шумом отрываются,
А на душе моей грешно.

Шальная, ветреная вольница,
От солнца бьёт под сердце хмель,
Любовью мир в округе полнится,
Ручьём звенит лукавый Лель…

Алхимия заветных слов,
Волшебный сгусток чувств сердечных,
Несоответствие полов,
Часы событий быстротечных —
Всё это платина любви,
Огонь неистовых желаний,
Что в тигле тела и в крови
Переплавляет жар лобзаний
В великий видимый итог —
Зародыш новой жизни мира,
И следующий вьёт виток
В живых вибрациях эфира…

Я с вами, матери Беслана!
Ваш ад живёт в моей груди!
По крови нет родства, но странно,
Я будто слышу: «Погоди,
Остановись, взгляни на это,
Ты видишь, горе душу рвёт!»
И мне с другого края света
Ребёнок ручку подаёт.
Она худа, грязна, в ожогах…
Не плачет, молится дитя,
Что шло до смертного порога,
За чьи-то пакости платя.
Вы, президенты, генералы,
В благополучии своём
Поймёте ль, как дитя страдало,
Дитя, сгоревшее живьём?
И чей приказ исполнен слепо,
Кто груду обожжённых тел,
Как мусор, вывез так нелепо,
Чей властный умысел посмел
Скормить собакам плоть ребёнка?
В какое время мы живём?
Ты слышишь, воин, плачет тонко
Дитя, спалённое огнём?
Ты слышишь, Родина, стенанья
Сирот и вдовых матерей?
Тебе ещё нужны признанья
В циничной подлости твоей?
Я с вами, матери Беслана!
Я слышу безутешный стон…
Вас душат вражеского стана
Объятия со всех сторон.
Нигде ответа не найдёте,
Вас только матери поймут,
Чьи дети канули на взлёте
И к ним с приветом не придут.
И в мученической купели
Нас всех омоет, дайте срок,
Поскольку в сторону глядели,
Не видя в этом свой урок.
Урок… и школа. В классе первом
Учёба «задалась» вполне.
Чечня — височным билась нервом
Над школой в танковом огне.
Я с вами, матери Беслана!
Болит душа, покоя нет.
Для чести или для обмана
Мы все являемся на свет?
Когда свои стреляют в спину,
Когда свои стреляют в грудь,
То обращается в трясину
Страны, народ предавшей, путь.