Наталья Тимофеева - Щемящей красоты последняя печаль

Из которых симфоний бессчётно сложилось,
Стройность звуков даря этой грешной земле.
Как случилось, что плоть навсегда разделилась,
Растерявши любовь в недомолвках и зле?

Мы одно, мы — одно, словно две половины,
Нам нельзя друг без друга, нам порознь — нельзя!
Без мужчины и женщины мира картина,
Словно лестница в жизнь без перил и гвоздя.

Так откуда взялось одиночество, Отче?
Почему столько душ неприкаянно ждут,
Что любовь, наконец, воссияет сквозь очи,
И сердца их к таким же сердцам припадут?

Снеговая, знойкая погода,
Ветер носит катышки крупы…
Не вошла в цветение природа
Под набрякшей влагой небосвода,
Над морозным холодом тропы.

Хмурятся и падают на землю
Серые густые облака.
Я печали межсезонья внемлю,
В ней желанья, вызревая, дремлют,
Пастораль весеннего мазка,

Что готовит вдумчивый художник
Для эскиза будущей весны…
И клинком из драгоценных ножен
Лист сирени зеленью итожит
Зимние неласковые сны…

Не попадая в резонанс с душой,
Холодный мир выталкивает разность,
Приветствуя счастливую развязность
И брезгуя непризнанным левшой.
Улыбка там, где есть и боль и страх,
А слёзы там, где похоть обладанья…
Вот в слитки переплавлены страданья,
Но всё земное — видимость и прах.
Спасай себя, беги от мира тех,
Кто выбрал ложь основою успеха.
И пусть карман твой — только лишь прореха,
Зато душа пребудет без прорех.

Крутила мама ручку патефона
И Рио-Рита в форточку неслась…
У времени всегда свои законы
И рвёт оно невидимую связь
Меж тёплыми сердцами поколений,
Разъединяя близких и родных,
Как будто чей-то сумеречный гений
Поит забвеньем сверстников своих.
Настанет наш черёд уйти далече,
И наши дети будут помнить дни,
Когда иные слышались им речи
«Отсталой», непонятливой родни…

Я колядую у Судьбы
На этой Святочной неделе.
Что там висит у ней на ели?
Да это крылья из слюды!

Не суй мне пироги в мешок,
Я их испечь сама горазда.
Теперь бываю часто праздна…
Налей-ка мне на посошок!

И эти крылья протяни
В подарок, только осторожно,
Их поломать совсем несложно,
Такие тонкие они.

Я в них на свет не полечу,
Где есть огни житейской рампы,
С меня довольно жёлтой лампы,
Да я и в темноте строчу,

А голос мой звучит во мгле
Так камерно, смешно и глухо, —
Не всякое расслышит ухо.
И стрелки где-то на нуле…

Но я успею, я возьму
Хоть ненадолго эти крылья,
Покрытые межзвёздной пылью,
В биенье сердце разожму

И прыгну в ветреный простор,
Где золотое на багряном,
Где солнцем искренним и пьяным
Освещены макушки гор.

Я к вечности прильну душой,
Искавшей логики и смысла,
Где Зодиака сеть провисла
Блестящей синей мишурой…

На погосте шум и гомон, —
Это ругань или плач?
Напугавшись, снялся ворон,
Обронил внизу калач.

Это свежую могилу
Обмывают здесь братки.
Матерятся, что есть силы,
Кулаки, что молотки.

Впечатлений много разных, —
Кто стрелял, куда попал…
Столько слов блатных несвязных,
Что венок от них упал.

Поп Борис, маша кадилом,
Счёл давненько барыши.
Работёнка та по силам
И, конечно, для души.

Сторонитесь-ка святые,
К вам убийцы зачастят,
Поп Борис натрудит выю,
Коли денежки звенят.

На Рождественской неделе
Так наряден наш погост!
Здесь братки недавно пели
И торчал Борискин хвост.

На снегу цветы остались
И бутылки и еда…
Хоть бы все перестрелялись
Новой жизни господа!

От неба вдалеке,
У ада на краю
Он с вервием в руке
Итожил жизнь свою.
Её он прозевал,
Как глупо пропустил!
Так много ближним лгал,
Что больше нету сил.
И вот она — петля.
Грудь исторгает стон…
Да будь навеки клят
Серебреников звон!
Кому они нужны,
Когда погаснет день?
Дырявые штаны
Сухой задели пень,
И затрещал сучок,
Но выдержал, и вот
В траве звенит сверчок:
«Прощай, Искариот!»
Раскаянье иль месть
Последняя — себе?
Нам не узнать, Бог весть,
Кому гореть в огне!