Ангелус Силезиус - Херувимский странник

Тот человек блажен, кто всю любовь свою
Не бренности отдал, а пакибытию!
Кто, будь он млад иль стар, но созерцать привык
Премудрости чертог, что Бог Отец воздвиг.
Кто Слово для себя державою избрал,
А не в чужом песке, как дуралей, застрял.
Кого ни дом, ни двор, ни злато не влечет
И кто своим годам счисленья не ведет.
Кто,не бежит, мечась, за счастием слепым,
Чужой воды не пьет, тщеславием гоним.
Ничем не угнетен, с суетством не в ладу
И не стремится быть у мира на виду!
Он мирови [239]— дитя, и всякий град знаком
Ему, как и царю, который правит в нем.
Свободою дыша, он смотрит только ввысь,
Где он и иже с ним от света родились.
Он не считает лет, что в мире сем прожил,
Денница и в его заглядывает сад,
Еще и ввечеру ему ласкает взгляд.
Он Древо Жизни зрит, духовностью томим,
К Нему прямой стезей идя, как пилигрим.
Его бесстрастия ничто не омрачит,
Что б ни случилось с ним, он, ясно зря, не зрит,
Он смел и бодр, врагом его не отпугнуть,
Пусть мир и ад и плоть в одну сойдутся суть.
(Иной бы, суетясь, все тратил в беготне).
Се — и стезя и жизнь: по нраву мне оне.

Олень спешит, ища прохладный ручеек,
Где сердце бы свое он упокоить мог.
Душа-избранница к колодцу припадает,
Из коего вода живая истекает.
Ключ — Иисус Христос [240], Он в ны ручьем течет
И верой напоит, и от греха спасет.
Пребуди здесь, чтоб пить почаще из колодца,
И на тебя, душа, блаженство изольется.

Град, выжженный дотла, разрушенный дворец,
Трон, превращенный в прах, поверженный венец,
Владычная жена, что сделалась рабыней,
Се есть душа, греху предавшаяся ныне.

Ерусалим, дворец, восставший из руин,
Держава, что врагам внушает страх един.
Раба, сумевшая в богиню превратиться,
Се есть душа твоя — Небесная Царица.

Какое имя, рцы, Господь для нас избрал?
Из тех, что Сыну Он возлюбленному дал?
Коль ты речеши — Бог, то Богу нас тем паче
Пристало нарицать богами — не иначе. [241]

Гордынею мирской и плотскими страстьми
Душа и плоть и дух истерзаны вельми [242],
А коли пост держать, жить в воздержанье строгом, —
Душа и дух и плоть опять сроднятся с Богом.

Чем боле человек от мира ждет услад,
Тем мене у него на Горнее затрат.
Зато чем боле он о Горнем помышляет,
Тем мене места в нем земное занимает.

Глупец! За бренный миг ты жизни не щадишь!
А как о вечном речь, — все шутишь и трунишь!

Ты предал вечное, о временном радея:
Мир отродясь не знал такого дуралея.

Все временное — дым. Лишь в дом его впусти,
Он перехватит дух и выест очи ти.

У мира бренного и честь невелика:
Лишь ту ищи, что тя перенесет в века.

Сколь глупо в пустоте химеру обнимать!
Сколь глупо на тщету земную уповать!

Что за мирскую честь ты бьешься, бедолага?
Еще про Божии не слыхивал ты блага.

Кто имет честь внутри, не ищет ю снаружи.
Ищяй же честь в миру, глядит на о ну вчуже.

На что тому, кто мудр, тщеславная возня?
Довольно и того, что Богу он родня.

Мудрец живет в чести. Почто? Так Бог решил,
Чтоб чести истинной он вечным храмом был.

Кто грешен, тот скотам и бесам лучший дом:
И чести оттого нимало нету в нем.