Кэтрин Фишер: Снежный странник

Та дверь оказалась последней по коридору. В неровном свете пламени было видно, что она замкнута на массивную железную цепь с висячим замком, а земляной пол перед ней покрыт слоем ржавой пыли, которая вот уже много лет осыпалась с цепи от постоянного отпирания и запирания двери.

Тюремщик повесил фонарь на гвоздь, снял с шеи грязную верёвку, на которой висел ключ, и вставил его в замочную скважину. Потом оглянулся.

— Ну чего смотришь, открывай! — прорычал стоящий за ним высокий незнакомец. — Я хочу посмотреть, что она там прячет!

Тюремщик усмехнулся; он давно понял, что незнакомцу страшно. Повернув ключ обеими руками, он сбросил ржавую цепь в облако пыли и толкнул дверь. Она лишь слегка приотворилась. Сквозь тёмную щель дохнуло мраком и сыростью.

Отступив подальше, тюремщик протянул незнакомцу фонарь и кивнул на дверь. У него не было языка; колдунья хорошо позаботилась о своей тайне.

Незнакомец медлил; из-за двери тянуло холодом, а он смотрел назад, вглубь коридора, словно внезапно ощутил тоску по теплу и свету. «А судя по тому, что я слышал, — подумал тюремщик, — не будет у тебя ни того ни другого».

Наконец незнакомец поднял фонарь и толкнул дверь. Тюремщик внимательно следил за его лицом и огромной рукой, крепко сжимавшей амулет. Незнакомец медленно вошёл в комнату. Дверь затворилась.

Тюремщик ждал, напряжённо прислушиваясь. Из-за двери не доносилось ни звука, а подойти ближе он не решался. Вот уже шесть лет он отпирал и запирал эту дверь для колдуньи Гудрун и старого хитрого карлика, которого она приводила с собой. Больше здесь не было никого — до сегодняшнего дня, когда появился этот рыжебородый громила.

Шесть лет тюремщик оставлял под дверью еду, а потом убирал пустые тарелки, слышал шуршание и звуки шагов, но ни разу не заглянул внутрь. Только однажды ночью, примерно год назад, отойдя от двери на порядочное расстояние, он внезапно обернулся и в сумрачном свете различил чью-то тонкую, как птичья лапа, руку, поднимавшую блюдо с едой.

Дверь неожиданно распахнулась; тюремщик застыл на месте, схватившись за нож. На пороге стоял незнакомец, держа в руках что-то тяжёлое, завёрнутое в старую медвежью шкуру. Держал очень осторожно, обеими руками; внутри шкуры кто-то шевелился. Потом оттуда раздался странный, ни на что не похожий тихий звук.

Рыжебородый был бледен, его голос звучал очень тихо.

— Скажи ей, — процедил он сквозь зубы, — что я сохраню её тайну и позабочусь о нём лучше, чем она.

Оттолкнув тюремщика плечом, он направился к выходу по тёмному коридору, на стенах которого плясали тени от фонаря.

Тюремщик ждал; ждал, пока вдали не затихли звуки отпираемых цепей и ворот. Потом осторожно просунул фонарь в дверь и заглянул в комнату.

Он увидел каморку с окошком под самым потолком, сосульки, свисавшие с подоконника, низкую кровать, солому, очаг, полный остывшего пепла. Осторожно ступая, вошёл внутрь. На полу валялись крошки еды, и больше ничего, что могло бы хоть что-нибудь ему объяснить.

И только оглянувшись, увидел он эти знаки: ряды и ряды странных спиралей, нацарапанных на влажной стене возле кровати.

Зал был пуст. Тихонько проскользнув внутрь, Джесса мерила его шагами, кутаясь в меховой воротник. Она пришла слишком рано.

Ночь выдалась морозная. Из-под двери намело много снега, и теперь он лежал на полу. Вино, пролитое кем-то под стол, превратилось в кусок красного льда. Джесса тронула его носком сапога — вино было твёрдым, как стекло. Даже пауки замёрзли в своих паутинах, их тонкие сети дрожали на сквозняке.

Джесса подошла к огромной колонне из дуба в центре зала. Она была густо испещрена старинными рунами и магическими знаками, поверх которых шёл новый рисунок: белая змея, кольцами обвивающая колонну сверху вниз. Джесса перчаткой стёрла с рисунка иней. Змея — это знак Гудрун. Знак колдуньи.

Джесса продолжала ждать, кроша каблуками льдинки и превращая их в снежную пыль.

Медленно начало светать. Из мрака выступили края столов и гобеленов; за окном прогрохотала телега, и крик возницы эхом отозвался под крышей.

Джесса пнула остывший очаг. Ну почему она не явилась последней — вошла бы не спеша, любезно улыбаясь, заставив ярла как следует подождать, просто чтобы показать, что ей всё равно и он не смеет ей приказывать. А теперь уже ничего не изменишь.